Выбрать главу
Вьется дорога широкая, соединяя все земли… А по зеркальной реке вниз проплывают плоты. Чу, перезвон колокольчиков с пастбища ветер доносит, Грустную песню поет, эхо встревожив, пастух. Встали деревни веселые, будто венец над потоком, Или на склоне горы ярко пестреют в садах. Здесь человек еще с пашнею всю свою жизнь неразлучен. Здесь окружают поля скромного пахаря дом. Окна блестят среди зелени цепкой лозы виноградной И над всем домом, как друг, дуб свои ветви простер. Вас, поселяне безвестные, не разбудила свобода, Вас и поля подчинил давний суровый закон. Но вы счастливы и веселы в круговороте бессменном Пахоты, сева и жатв, бедствиям наперекор!.. Кто ж это так неожиданно милую портит картину? Чуждый вторгается дух, преобразуя весь вид. Вместо слиянья любовного — тягостное распаденье И сочетается лишь сходное между собой. Строятся тополи гордые в ряд, как патриции в свите, Великолепен их вид, это ль не высшая знать? Все подчиняется правилу, мере, все по́лно значенья, Вижу по свите такой, что впереди — властелин! В высокомерном сиянии пышно вознесшихся башен Город стоит на скале, властвуя здесь надо всем. Фавны лесные в далекую оттеснены им пустыню, Трепет священный вдохнул в камни разумную жизнь. Тесен здесь мир, ближе сходится тут человек с человеком, Шире, богаче, сложней внутренний мир горожан; Мерятся силами недруги в яростной, огненной битве И плодотворен их спор, но плодотворней союз. Духом одним оживляются тысячи, в тысячах грудей Пламенным чувством горит сердце, для тысяч — одно, Жаркой любви к милой родине полное, к древним заветам Предков, чей прах дорогой в этой хранится земле. С неба нисходят бессмертные боги в священные храмы И водворяются в них у своего алтаря, Каждый с дарами богатыми: злаки приносит Деметра, Якорь вручает судам их покровитель Гермес, Вакх подает виноградную гроздь, ветвь оливы — Афина, И боевого коня шумно ведет Посейдон. Матерь бессмертных Кибела львов запрягла в колесницу, Гостеприимно пред ней город врата распахнул. О вы, руины священные, славный источник познаний, Вы, отдаленным векам свой излучавшие свет! Здесь мудрецы пред воротами провозглашали законы, Смело герои рвались в бой за пенаты свои! Матери тут на зубчатые стены с детьми поднимались, В путь провожая войска взором до крайней черты, И повергались с молитвой в святилищах пред алтарями, Славы просили, побед и возвращенья мужей. Да, победили бесстрашные, но возвратилась лишь слава. Память о подвиге том надпись на камне хранит: «Если ты в Спарте,[294] на родине нашей, окажешься, путник, То передай, что мы все грудью легли за нее». Спите, герои любимые! Кровью вспоенные вашей, Зреют оливы в садах и золотится ячмень. Вверясь труду своих рук, вольный ремесленник весел. Из камыша на реке бог синекудрый манит. Свищет секира, вонзается в дерево, стонет дриада — И, будто громом сражен, рухнул с горы великан. Вот, рычагом кверху поднятый, камень парит близ утеса. В горной расселины глубь смело нырнул рудокоп. Слышится мерный стук молота в кузнице бога Гефеста, Там под могучей рукой искрится звонкая сталь. Крутится нить золотистая, пляшут, стучат веретёна; Как меж натянутых струн, бегает в пряже челнок. Лоцмана крики доносятся с барки на рейде далеком, Где отправляют суда, полные здешних даров, И принимают флотилии с грузами стран чужедальних; Реют на мачтах вверху праздничные вымпела! Видишь, кипят многолюдные рынки народом веселым, Смесь языков и одежд слух поражает и взор. Площадь ларями заставлена, полными злаков различных: Все, что под знойным лучом в Африке почва родит, Все, что в Аравии вызрело, что производится в Фуле, — Все Амальтея[295] в свой рог сыплет бессмертной рукой. Счастье с Талантом рождает здесь богоподобных потомков, Всюду искусства цветут, где их Свобода вспоит. Взоры художник нам радует, жизнь воссоздавший в твореньях, — Камень под смелым резцом душу обрел и язык. Небо легло рукотворное на ионийских колоннах, И Пантеон заключил в стены свои весь Олимп. Арка моста перекинулась над белогривым потоком, Легкая, будто стрела, будто Ириды[296] прыжок. А в одинокой обители сложные чертит фигуры, Чтобы природу постичь, дерзкий пытливый мудрец. Силу материи… ненависть и притяженье магнита… Звука любую волну… быстрый, стремительный свет… И мириады случайностей — все испытует ученый, В хаосе пестрых явлений путь находя и закон. Мысли безгласные — письменность в плоть облекает и звуки И говорящий листок передает их векам. Он заблуждений бессмысленных гонит сырые туманы И, излучая свой свет, мрак разгоняет ночной. А человек разбивает оковы свои. О, счастливец! Узы страха он рвет… Только б не узы стыда! Разум взывает: «Свобода!» Страсти вопят о свободе И увлекают людей прочь от природы святой. Ах, и срывается с якоря — крепкой, надежной опоры Возле родных берегов — и человек и челнок. Мчится пловец в бесконечную даль, поглотившую берег, — Вон, высоко на волнах, утлый качается челн. Меркнут за хмурыми тучами путеводящие звезды И благороднейший ум вновь заблужденьям открыт. Даже в беседах исчезнули честность, и вера, и правда, Нет их и в жизни, где лгут с клятвою на языке. В тайны друзей сокровенные, в тайны любви проникает Мерзостнейший сикофант[297] и разлучает людей. Вот, затаившись, предательство алчно глядит на невинность, И ядовитый свой зуб в друга вонзает порок. В сердце растленном рождаются злые продажные мысли. Нет благородства в груди, чувства свободного нет. Правды приметы священные маскою стали обмана. Мудрой природы давно искажены голоса — Воображало их явственно сердце в стремлении светлом. Чистым движеньям души трудно пробиться сквозь ложь. Вот на трибуне спесивится право, на горе селеньям, И возле трона стоит, как привиденье, закон. Долгие годы, столетья мумия нам заменяла Лживым подобием жизнь, силу, движение, цвет, До той поры как могучая вдруг пробудилась природа: «Прочь, отживающий мир, гибели ты обречен!» Часто ломает в неистовстве клетку стальную тигрица, Вспомнив в неволе своей сень нумидийских лесов — В гневе встает человечество, давним согбенное игом, Чтоб хоть в золе городов снова природу обресть. Так расступитесь пред пленником, стены, и дайте свободу, Пусть он вернется скорей в лоно полей и дубрав!.. Где ж это я? Чуть заметная, скрылась от взора тропинка… Передо мною — утес… Бездна зияет внизу… Вот позади виноградники, изгородь старого сада — С ними исчезнет совсем след человеческих рук. Дремлет жизнь в нагромождениях с виду бездушной материи. Дикий суровый базальт зиждущей алчет руки. Чу, водопад низвергается в брызгах и пене с утеса. Между корнями дубов путь пробивает поток. Дико ущелье пустынное. Вон в океане воздушном Плавает горный орел — вестник земли в небесах. И ни один не доносится снизу ко мне отголосок Радостей или скорбей, что наполняют нам жизнь. Что ж, мой удел — одиночество? Нет, ты со мною, природа — Вновь я на лоне твоем, но мне привиделся сон И на меня вдруг повеяло ужасом жизни жестокой; Но лишь исчезла долина — мрачное с нею ушло. Жизнь мою чище, прекраснее вновь от природы приемлю, Вновь я исполнен надежд, молод, и весел, и бодр. Цели меняет и правила неутомимая воля, А совершается все вечно вкруг той же оси. Да, в красоте обновления, ты, не старея, природа, Чтишь целомудренный свой древний, суровый закон. В зрелых мужах утверждаешь ты то, что ребенок и отрок, Втайне доверясь тебе, лишь обещали развить. Грудью своею ты разные возрасты щедро питаешь… Та же вверху синева. Тот же лугов изумруд. И нет конца поколениям, пестрой людской веренице — Солнце Гомера и нам светит с лазури небес!
вернуться

294

Если ты в Спарте… — древнегреческая надгробная надпись, посвященная спартанскому царю Леониду и его тремстам воинам, которые преградили путь персам и пали у Фермопил, горного прохода в Грецию.

вернуться

295

Амальтея (греч. миф.) — коза, вскормившая Зевса; тот подарил обломок ее рога своим воспитательницам — нимфам, и они получали из него в изобилии все, чего только ни хотели.

вернуться

296

Ирида, Ириса — вестница богов древнегреческого Олимпа, богиня радуги.

вернуться

297

Сикофант (древнегреч.) — ябедник, доносчик.