Выбрать главу
И труп был найден обнаженный, И лик страдальца, искаженный Печатью ужаса и мук, Узнал в Коринфе старый друг. «О, как безгласным и суровым Тебя мне встретить тяжело! Не я ли мнил венком сосновым Венчать любимое чело?»
Молва про злое это дело Мгновенно праздник облетела, И поразились все сердца Ужасной гибели певца. И люди кинулись к пританам[303], Немедля требуя от них Над песнопевцем бездыханным Казнить преступников самих.
Но где они? В толпе несметной Кто след укажет незаметный? Среди собравшихся людей Где укрывается злодей? И кто он, этот враг опасный, — Завистник злой иль жадный тать? Один лишь Гелиос[304] прекрасный Об этом может рассказать.
Быть может, наглыми шагами Теперь идет он меж рядами И, не взирая на народ, Преступных дел вкушает плод. Быть может, на пороге храма Он здесь упорно лжет богам Или с толпой людей упрямо Спешит к театру, бросив храм.
Треща подпорами строенья, Перед началом представленья, Скамья к скамье, над рядом ряд, В театре эллины сидят. Глухо шумящие, как волны, От гула множества людей, Вплоть до небес, движенья полны, Изгибы тянутся скамей.
Кто здесь сочтет мужей Фокиды, Прибрежных жителей Авлиды, Гостей из Спарты, из Афин? Они явились из долин, Они спустились с гор окрестных, Приплыли с дальних островов И внемлют хору неизвестных, Непостижимых голосов.
Вот перед ними тесным кругом, Из подземелья друг за другом, Чтоб древний выполнить обряд, Выходит теней длинный ряд. Земные жены так не ходят, Не здесь родные их края, Их очертания уводят За грань земного бытия.
Их руки тонкие трепещут, Мрачно-багровым жаром плещут Их факелы, и бледен вид Их обескровленных ланит. И, привиденьям безобидны, Вокруг чела их, средь кудрей Клубятся змеи и ехидны В свирепой алчности своей.
И гимн торжественно согласный Звучит мелодией ужасной И сети пагубных тенет Вкруг злодеяния плетет. Смущая дух, волнуя разум, Эриний[305] слышится напев, И в страхе зрители, и разом Смолкают лиры, онемев.
«Хвала тому, кто чист душою, Вины не знает за собою! Без опасений и забот Дорогой жизни он идет. Но горе тем, кто злое дело Творит украдкой тут и там! Исчадья ночи, мчимся смело Мы вслед за ними по пятам.
Куда б ни бросились убийцы, — Быстрокрылатые, как птицы, Мы их, когда настанет срок, Петлей аркана валим с ног. Не слыша горестных молений, Мы гоним грешников в Аид[306] И даже в темном царстве теней Хватаем тех, кто не добит».
И так, зловещим хороводом, Они поют перед народом, И, чуя близость божества, Народ вникает в их слова. И тишина вокруг ложится, И в этой мертвой тишине Смолкает теней вереница И исчезает в глубине.
Еще меж правдой и обманом Блуждает мысль в сомненье странном, Но сердце ужасом полно, Незримой властью смущено, Ясна лишь сердцу человека, Но скрытая при свете дня, Клубок судьбы она от века Плетет, преступников казня.
И вдруг услышали все гости, Как кто-то вскрикнул на помосте: «Взгляни на небо, Тимофей, Накликал Ивик журавлей!» И небо вдруг покрылось мглою, И над театром, сквозь туман, Промчался низко над землею Пернатых грозный караван.
«Что? Ивик, он сказал?» И снова Амфитеатр гудит сурово, И, поднимаясь, весь народ Из уст в уста передает: «Наш бедный Ивик, брат невинный, Кого убил презренный тать! При виде стаи журавлиной Что этот гость хотел сказать?»
И вдруг, как молния средь гула, В сердцах догадка промелькнула, И в ужасе народ твердит: «Свершилось мщенье Эвменид! Убийца кроткого поэта Себя нам выдал самого! К суду того, что молвил это, И с ним — приспешника его!»
И так всего одно лишь слово Убийцу уличило злого, И два злодея, смущены, Не отрекались от вины, И тут же, схваченные вместе И усмиренные с трудом, Добыча праведная мести, — Они предстали пред судом.

1797

Порука

Перевод В. Левика

[307]

Мерос проскользнул к Дионисию[308] в дом, Но скрыться не мог от дозорных, — И вот он в оковах позорных. Тиран ему грозно: «Зачем ты с мечом За дверью таился, накрывшись плащом?» «Хотел я покончить с тираном». «Распять в назиданье смутьянам!»
«О царь! Пусть я жизнью своей заплачу — Приемлю судьбу без боязни. Но дай лишь три дня мне до казни: Я замуж сестру мою выдать хочу. Тебе же, пока не вернусь к палачу, Останется друг мой порукой, Солгу — насладись его мукой».
И, злобный метнув на просящего взгляд, Тиран отвечает с усмешкой: «Ступай, да смотри же — не мешкай. Быстрее мгновенья три дня пролетят, И если ты в срок не вернешься назад, Его я на муку отправлю, Тебя ж на свободе оставлю».
И к другу идет он. «Немилостив рок! Хотел я покончить с проклятым, И быть мне, как вору, распятым. Но дал он трехдневный до казни мне срок, Чтоб замуж сестру мою выдать я мог. Останься порукой тирану, Пока я на казнь не предстану».
И обнял без слов его преданный друг И тотчас к тирану явился, Мерос же в дорогу пустился. И принял сестру его юный супруг, Но солнце обходит уж третий свой круг, И вот он спешит в Сиракузы, Чтоб снять с поручителя узы.
вернуться

303

Пританы — высшие должностные лица.

вернуться

304

Гелиос — бог солнца.

вернуться

305

Эринии (греч. миф.) — богини проклятия, кары и мести, у римлян — фурии. По отношению к раскаявшимся преступникам они становились богинями-благодетельницами (эвмениды).

вернуться

306

Аид (греч. миф.) — подземный мир, царство теней усопших, а также бог этого царства теней (у римлян — Орк).

вернуться

307

Порука. — Баллада основана на рассказе, с которым Шиллер мог ознакомиться несколькими путями. Дамон и Финтий — два друга, история которых изложена Шиллером довольно близко к источникам. Другие называют Мероса и Селилунтия. Просьба тирана Дионисия принять его третьим в союз верных друзей осталась неисполненной, — об этом Шиллер ничего не говорит; мотив тираноборчества дан у него лишь как завязка, не получающая дальнейшего развития, это — вступление к основному в балладе мотиву дружбы, торжествующей даже перед лицом смерти. Своим поступком друзья заставляют тирана уверовать в дружбу, задуматься над тем, что есть блага выше самой жизни, и Шиллер подсказывает читателю, что это начало нравственного перерождения тирана.

вернуться

308

Дионисий Старший (400–367 гг. до н. э.) — тиран древних Сиракуз (на острове Сицилия).