— Хорошо, коли так. — Задумалась наместница, потом вернулась к первому вопросу, волновавшему женщину сильнее всего. — Ты раньше думал о нашем неправильном старении?
— В смысле, почему мы так хорошо выглядим? — Уточнил безопасник, дождавшись утвердительного кивка обеих женщин. — Так на этот счёт Валентин года два назад интересную версию выдвинул. Нам же было примерно по тридцать пять лет, когда мы в прошлое провалились. По теории относительности, мы должны были помолодеть, вплоть до впадения в младенчество. Но, это в теории. На практике, видимо, омоложение организма не происходит, зато сильно замедляется старение, вплоть до консервации всего тела. На какой срок, непонятно, версии разные, от простого удвоения возраста, до проживания в неизменном теле до двадцать первого века. Когда наши внутренние часы, так сказать, сравняются с внешним миром. На детях из двадцать первого века это сказалось иначе, все они нормально развивались до взрослого состояния, зато также остановились в возрасте, но примерно в двадцать пять лет. Тот же Никита Седов выглядит на двадцать пять, хотя ему уже сорок пять лет, или сорок шесть, по-моему.
— Но, почему мы этого не замечали? — Удивилась Алевтина. — Наши дети выглядят на свои годы.
— Так они уже здесь родились. А все подростки, что попали с нами в прошлое, давно перебрались в Петербург, потому мы и не заметили их возраста. Общаемся только по радио, они даже на ежегодные балы не приезжают, работают и путешествуют по миру. Валентин, правда, заметил это давно, лет десять назад, но, ему и карты в руки, врач, всё-таки. Все наши офицеры знают об этом, мне он тоже рассказал.
— А нам, почему не сказал? — Раскраснелась от обиды Чистова, вскочив со своего места. — Почему от нас всё скрывали?
— Так эта теория ничем пока не подтверждена. Вдруг мы завтра проснёмся стариками, а вы уже собрались сто лет жить, обидно будет. Потому и молчал, не хотел напрасно обнадёживать. — Ветров встал, намереваясь уйти от предстоящего разноса. — Так насчёт Папской области, что сказать Валентину?
— Берём, чёрт возьми, — стукнула кулачком по столешнице госпожа наместница. — Будут и у нас свои «Римские каникулы», не всё в Иерусалиме отдыхать. Что он просит за это?
— Как обычно, ничего. — Мужчина откланялся, оставив двух подружек в изумлении переваривать обескураживающие новости.
Обе подружки, словно сговорились, тут же направились к зеркалу, где четверть часа потратили на внимательное изучение своей внешности. Крутились долго, особое внимание уделили не лицу, а рукам, шее, области декольте, именно там появляются самые предательские морщины и пигментные пятна, которые невозможно ничем скрыть. Обеим женщинам, впервые в жизни, хотелось найти следы старения на своём теле, и они боялись их обнаружить. Поиски, к вящей радости подруг, не дали никаких результатов, вернее был получен главный результат, — их организмы совершенно не постарели с момента, когда оказались в шестнадцатом веке. Ни единого пигментного пятна, ни сетки морщин на груди и шее, ни дряблой кожи на руках, обнаружить не удалось. Женщины выглядели упругими, как наливные яблочки, самый придирчивый мужчина не оценил бы их возраст старше сорока лет, тех сорока лет, на которые выглядят женщины в двадцать первом веке. По меркам семнадцатого века, это возраст тридцатилетних женщин.
— Веришь им? — Спросила Алевтина, усевшись на диван и облегчённо переводя дух.
— Валентину верю, он всё-таки медик, хотя и офицер. — С плеч Елены Александровны словно упал тяжкий груз, не дававший ей покоя последние годы. Ещё в детстве она прочитала фантастический рассказ, где героям удалось уничтожить старение организма так, что люди сохраняли бодрость и силу до последнего дня жизни. Они умирали, как перегорают лампочки, за пару мгновений. И, последние годы именно эта мысль, умереть внезапно, на ходу, не завершив дела и не оставив распоряжений, пугала Чистову больше всего. Именно из-за этого предчувствия она каждые полгода переделывала своё завещания, дополняя его новыми пунктами и убирая выполненные. Женщина, всю жизнь прожившая размеренной запланированной и подсчитанной жизнью, вдруг встала перед возможностью умереть внезапно, как на войне. Такая перспектива пугала больше всего, она даже стала лучше понимать своих знакомых офицеров, живущих каждый день, как последний в жизни. Но, как бы Елена Александровна ни пыталась приспособиться к подобной мысли, психика пожилой женщины оставалась крайне консервативной и закостеневшей, тревожные предчувствия её не отпускали.