— С вашего позволения я хотел бы назначить Рида и Хатуэя на постоянное дежурство подле леди до тех пор, пока мы не установим, откуда исходит опасность, и не устраним ее.
— Здравая мысль. — Уэйкфилд встал, но тут раздался стук в дверь. — Войдите!
Дверь распахнулась, и вошла Пауэрс, горничная леди Фебы, миниатюрная брюнетка, любительница сооружать затейливые прически и носить яркие платья с вышивкой, надеть которые не погнушалась бы и принцесса.
Девушка профессионально присела в реверансе и заговорила превосходно поставленным голосом, в котором смутно проскальзывали нотки былого ирландского акцента.
— Прошу прощения, ваша светлость, но ее светлость прислала меня передать капитану Тревельону вот это.
Горничная протянула ему трость.
Тревельон почувствовал, как вспотела шея, однако встал, опираясь на спинку стула. Это стоило ему… боже, чего это ему стоило! Но попросил он совершенно спокойно:
— Не могли бы вы подать мне ее, мисс Пауэрс?
Горничная торопливо подошла и вручила ему трость.
Поблагодарив девушку, Тревельон заставил себя взглянуть в глаза хозяину.
— Это все, ваша светлость?
— Да.
Слава богу, Уэйкфилд был не из тех, кто пожалеет: ни следа сострадания не было в его глазах.
— Берегите мою сестру, капитан.
Тревельон кивнул и без всякого выражения пообещал:
— Пока будет биться мое сердце.
И с этими словами капитан, прихрамывая, покинул кабинет.
Глава 2
— Дорогая, просто не верится! — воскликнула леди Гера Ридинг. — Попытка похищения средь бела дня, и не где-нибудь, а на Бонд-стрит. Кто мог бы решиться на подобное?
При этих словах старшей сестры леди Феба лишь слабо улыбнулась.
— Не знаю, только Максимус никуда меня больше не выпускает — даже к тебе в гости. Можно подумать, что опасность грозит мне даже в доме собственной сестры!
— Он тревожится за тебя, дорогая, — раздался чуть хрипловатый голос Артемиды, их невестки. Три женщины были вынуждены собраться на еженедельное чаепитие в Уэйкфилд-хаусе, поскольку Феба оказалась в заточении в городском доме.
— Эта попытка нападения для него просто предлог, чтобы сделать то, чего он давно добивался: окончательно посадить меня под замок.
— О-о, Феба, — мягко произнесла Гера. — Ничего такого Максимус не хочет.
Феба и Гера уселись на диванчик с бархатной обивкой в Ахиллесовой гостиной, которую называли так потому, что на потолке были изображены кентавры, наставлявшие юного Ахиллеса. В детстве эти мифические создания внушали ей страх. У них были такие суровые лики! Теперь же Феба сомневалась, что помнит это.
Как печально.
Феба обратила лицо к сестре. Как хорошо пахнет фиалкой! Очень успокаивает.
— Ты же знаешь, что с того раза, как я сломала руку, Максимус стал просто невыносим в своем стремлении меня опекать.
Это произошло четырьмя годами ранее, когда Феба еще что-то видела. Она оступилась на крыльце магазина и полетела головой вперед, сильно повредив руку — потом пришлось целый месяц ходить в гипсе.
— Он просто заботится о тебе, — веско произнесла кузина Батильда, устроившаяся напротив Фебы и Геры, рядом с Артемидой.
Феба слышала хриплое дыхание сидевшего у нее на коленях Миньона. Кузина Батильда заменила сестрам мать после смерти их родителей, которые много лет назад, когда Феба была еще совсем крошкой, погибли от рук бандитов в Сент-Джайлзе. Кузина обычно вставала на сторону Максимуса, признавая тем самым его едва ли не патриархальную власть, восставать против которой редко решалась.
Сама же кузина Батильда ни разу не воспрепятствовала Максимусу в его стремлении наложить на нее тяжелую печать своей опеки.
Феба рассеянно поглаживала бархат обивки: в одном направлении — ворс мягкий и пушистый, в другом — погрубее.
— Я знаю, что он обо мне заботится; знаю, что беспокоится, но в результате — моя свобода жестоко ограничена. Даже до вчерашнего инцидента он не разрешал мне ходить ни на вечеринки, ни на ярмарку — вообще никуда, потому что ему всюду мерещится опасность. А теперь и вовсе, боюсь, завернет меня в вату и засунет в дальний угол шкафа для пущей сохранности. Я… просто не знаю, как жить в таких условиях!
Никакими словами не могла она передать растущего в ее душе страха — что, если брат ограничит ее еще больше? Ее руку накрыли, успокаивая, теплые пальцы.
— Дорогая, я знаю, — сказала Гера, — ты очень старалась его слушаться.
— Позволь, я поговорю с ним, — добавила Артемида. — Максимус всегда тверд как кремень, когда речь заходит о твоей безопасности, но, возможно, немного смягчится, если я сумею убедить его, что жить как в тюрьме тебе тоскливо.