Потом неслышным ужом скользнула в постель и теперь уж сразу заснула. Лицо её при этом выражало то самое блаженство и удовлетворение, которые так желал лицезреть господин Никольский.
Глава 11
Трактир - низок Фадея Фадеевича Евстратова находился хоть и на окраине, но в "литературном" месте. Парадным солдатским строем маршировали плечо к плечу улицы Писарева, Жуковского, Достоевского, Некрасова, Лермонтова, Пушкина, Карамзина, Крылова, перпендикулярно им двигались улицы Короленко, Лескова, Белинского, Тургенева, Чехова, Толстого и, неизвестно по какой причуде, примкнувшей к ним, улице Ермака. "Писательская слобода" - так между собой называли жители улиц это место, а трактир, соответственно, "Евстратов двор", а чаще "Двор Фадеича". Здесь коротали время между поездками лихачи, здесь же можно было переночевать во вполне приличных нумерах, внизу, в зале, подавали парную телятину, расстегаи, румяные пироги с рыбой, студень, жирные, наваристые щи, гороховый кисель и крепкий, густой чай, заваренный с брусничным листом, зверобоем и мятой. При желании можно было заказать и самогонки, отборного пшеничного первача: "гуся", "диковину", "мерзавца".
Несмотря на позднее ночное время, народу было предостаточно, за столами чинно пили чай, закусывали, делились новостями, а в центре зала громко храпел мужчина средних лет, руки безвольно повисли вдоль корпуса, пустая длинная бутылка, "четверть", "гусь" застыла в окружении тарелок с остатками трапезы. Посреди стола серым обелиском застыла извозчичья поярковая шляпа с высокой тульёй и пряжкой. За стойкой с выражением глубокой скорби на лице скучал буфетчик, огромно-круглый, словно надутый шар. Весь он был гладкий, прилизанный, маленькие маслянистые глазки полуприкрыты, ровный пробор, бледно-розовым шрамом пересекал голову аккуратно посередине. Только лицо обрюзгшее, бульдожьи брыли, прозванные неким остряками "собачьей радостью", свисали по бокам.
Северианов прошёл к стойке, внимательно посмотрел на буфетчика, словно в переносицу прицелился, потом кивнул на громко храпящего извозчика.
- Знаешь его?
- Никак нет-с, ваше благородие, - склонился в дерзком поклоне буфетчик. Северианов не стал спорить.
- Может, и не знаешь, а может, просто врешь. Собирайся, пошли.
- Куда это? - опешил буфетчик.
- В контрразведку. Там будешь сказки рассказывать.
- Но я не могу-с. Я на службе-с.
- Пусть тебя больше это не беспокоит, любезный. Мы здесь большевистских шпионов разыскиваем, а ты с нами в кошки-мышки играть вздумал. В контрразведке тебе скоро мозги вправят. Если, конечно, останется, что вправлять. Сдаётся мне, ты красный агент.
- Да вы что, ваше благородие, какой еще красный агент?- жалобно заскулил, заблажил буфетчик. - И отлучаться я не могу без нужды - хозяин прибьет.
- Не беспокойся об этом, дважды не умирают, так что хозяину твоему, боюсь, прибивать уже некого будет. Ну! - повысил голос Северианов. - Живо!
На буфетчика было жалко смотреть, вся спесь слетела моментально, и сейчас он больше напоминал нашкодившего кота. Забормотал, заюлил, словно замяукал:
- Не надо, ваше благородие, все скажу, ничего не утаю!
- Кто это? - повторил вопрос Северианов. - Знаешь его? Быстро!
- Это Васька Маркелов, лихач, с вечера зенки заливает, назюзюкался до скотского вида, боров холощеный!
-Остальные кто?
- Такие же. Извозчики, дружки его.
- Пошли, экипаж покажешь.
Северианов развернулся, не обращая больше внимания на буфетчика, подошёл к столу, рывком за шиворот поднял храпящего лихача, натянул извозчичью шляпу Маркелову на голову и потащил к выходу. Буфетчик мелкой рысью семенил следом.
- Вот его фаэтон, - указал на крайний у колоды экипаж на резиновом ходу. Северианов легко, словно тряпичную игрушку зашвырнул извозчика внутрь и залез на козлы. Тронул. Проехав квартал, выбрал место потемнее, остановил экипаж. Васька Маркелов, огромный бородатый детина, с антрацитово-пегой бороденкой трубно храпел, источая такой винный запах, что, казалось, можно опьянеть от одного лишь дыхания. Сознание его сейчас витало где-то в эмпиреях и возвращаться в бренное тело не собиралось. Во всяком случае, сейчас, немедленно. Лучше всего, конечно, было дать ему проспаться, но Северианов не намеревался терять время. Сильными движениями пальцев он начал массировать мочки ушей извозчика, чередуя с хлесткими ударами ладонями по щекам, добиваясь притока крови к голове, Васька Маркелов замычал, закрутил головой, пытаясь освободиться от назойливой опеки. Северианов беспощадно продолжал экзекуцию, извозчик открыл глаза, посмотрел перед собой мутным тяжёлым взглядом. Тогда Северианов стянул его с пролетки, дотащил до бочки с дождевой водой и несколько раз окунул головой в нагревшуюся за день жижу, снова хлестнул по щекам. Васька Маркелов, наконец-то обрёл возможность говорить и тут же зарычал трубным басом:
- Кто-о-о! Изверги! Убью-у-у! - голова моталась из стороны в сторону, мокрая борода слиплась, и тяжелые струйки воды брызгали, разлетались в разные стороны. Северианов ещё раз окунул его голову в бочку, прервав звериноподобный рык. Держа детину на весу правой рукой, левой извлек из кармана "мерзавца" - самую малую водочную посуду в двухсотую долю ведра, потряс перед глазами Маркелова, вновь спрятал. Глаза Васьки Маркелова приобрели некую осмысленность, и Северианов, дотащив его до экипажа, начал быстро расспрашивать.
- Звать как?
- И-и-и, - завыл Васька, Северианов влепил очередную пощечину.
- Отвечай! Живо!
Подпоручик Дроздовский, лучший мастер допросов контрразведки, конечно, врезал бы апперкотом с правой в пузо, и это, возможно, ускорило бы процесс приведения в чувство, но Северианов так не поступал никогда. Ему было искренне жаль несчастного извозчика, лишившегося и чудом вернувшего лошадь и экипаж, и Северианов вместо очередной пощечины протянул "мерзавца".
- На, хлебни малость, полегчает.
Маркелов мгновенно выхватил шкалик, одним глотком осушил половину, дальше Северианов не дал, отобрал бутылку.
- Позже! Зовут тебя как, спрашиваю?
- Маркеловы мы, - икнув, простонал извозчик. - Василий Никанорович.
- Что ж ты так набрался, Василий Никанорович, - попенял Северианов. - С горя или в радость?
- Лошадушка моя! - запричитал, затряс мокрой гривой Маркелов. - "Красотка", кормилица! Отняли, ироды, поганцы, думал, все, конец тебе, Вася, а она, моя голубушка, сама вернулась, ласточка ненаглядная! - Он попробовал потянуться к лошади и чуть не сверзился на землю.
- Кто, когда? - быстро спрашивал Северианов. Несмотря на темноту, Маркелов все же разглядел фуражку, погоны, кобуру с наганом у спрашивающего и сразу присмирел, вырваться больше не пытался и даже говорить стал осмысленно.
- Вчерась трое подошли, страшные, жуть просто, пистолеты наставили, с пролетки скинули и укатили. Душа аж перевернулась, так струхнул, думал, жизни лишат. Попрощался уж и с лошадушкой, и с пролеткой, ну, думаю, судьбинушка, кончилась жизнь, хоть в петлю полезай. Я ж двадцать годков, почитай, пассажиров вожу, такое приключилось! Остается лишь горькую пить, совсем пригорюнился я, а к вечеру "Красотка" моя с экипажем подкатывают к Фадеичу, пролетка пустая, как с неба явились. Я от счастья такого ноги чуть не протянул, выкатил на радостях угощение товарищам, дальше ничего не помню.
- Где это произошло? Показать сумеешь?
- Знамо дело.
- Тогда поехали. Управлять пролеткой сможешь?
- Мастерство не пропьешь! - с преувеличенной удалью гаркнул Маркелов, с трудом распрямился, сделал неуверенный, заплетающийся шаг и вдруг, одним неуловимым, доведенным до автоматизма движением, ласточкой взлетел на козлы, подхватил вожжи и махнул кнутом в воздухе. - Прошу-с, ваше благородие, доставим в лучшем виде. Но-о-о, "Красотка", вези, родимая!!!