- Не было у меня никаких дел с Топчиным и быть не могло! - сказал господин Нистратов, сидя в кровати и обливаясь нервическим потом. Сказал эмоционально и даже с некоторым отчаянием, и Северианов был склонен ему поверить. Сейчас господин Нистратов совсем не походил на сытого и довольного жизнью Кота Котофеевича, а более напоминал шкодливо-виноватого котище, нагадившего в хозяйскую обувь.
- Ладно, положим, не врешь, - покачал дулом нагана возле кончика моржовых усов бывшего жандарма Северианов. - Про Захарова говори. Каким образом девушка и господин прапорщик у Топчина в плену оказались, если не твоя вина, значит Захарова? Только умоляю, Фома Фомич, давай, как на духу, всё как было, чего уж теперь...
- Про то господину прапорщику с девицей поболее моего известно, - начал было Нистратов - Северианов выстрелил мгновенно, без каких-либо угроз и предупреждений. Пуля, как и прежде, прошла впритирку, заставив Нистратова тут же вжать голову в плечи и прекратить всяческие возражения и пререкания.
- Я грозить понапрасну не намерен, Фома Фомич. Очень я сегодня перенервничал, могу и застрелить. И поверь, сожалеть не буду нисколько. Княжну Веломанскую и Георгия Антониновича чуть жизни не лишили не без твоей помощи, да ещё ты, оказывается, с ЧК сотрудничал... Ай-яй-яй, Фома Фомич, нехорошо!
При всей строгости и серьёзности положения, Настя вдруг почувствовала некую водевильную фальшивость ситуации и даже лёгкую антипатию к Северианову. Жалкое положение допрашиваемого тому способствовало или жестокое давление штабс-капитана, только зашевелилось внутри какое-то отторжение, неприятно-брезгливый привкус.
На сей раз Фома Фомич хотя и испугался выстрела, но ответил твёрдо и даже с неким вызовом в голосе:
- Можете меня застрелить, господин хороший, воля, конечно, Ваша, только не много пользы от этого поимеете. Вы бы барышню увели, не стоит ей слушать.
- Что так?
- Она жениха разыскивает, я могу что-либо сказать, чего ей знать не желательно, потом поздно будет.
- Я никуда не пойду! - твёрдо и даже немного истерично бросила Настя. - Про Виктора я должна знать все, говорите, я вытерплю!
- Что ж, как угодно, - вяло пожал плечами Фома Фомич. - Моё дело телячье: предупредил, а там хоть трава не расти.
Виктор Нежданов разыскал его, явился совершенно неожиданно, очень интересовался родственником, Петром Еремеевым, уехавшим давным-давно искать счастья и лёгкой доли в Москву. Еремеев поначалу письмо прислал: устроился, вроде бы, неплохо, от военной службы освободили, как сыр в масле катается. Это была единственная весточка, Фома Фомич и думать-то забыл о дальнем родственнике и визиту Виктора Нежданова весьма удивился. Виктор настаивал, уверял, что Еремеев в городе, либо вот-вот прибудет, да не один, а с нужным ему, Нежданову, человеком. Это было весьма странно и даже для старого жандарма подозрительно, отослал Нистратов нежданного гостя к еремеевскому дружку Митьке, и выбросил странного визитёра из памяти. Тем более, что Захаров тоже молчал.
Только как-то поздним вечером, тайно явился к Фоме Фомичу сам новый председатель Новоелизаветинской ЧК Антон Семенович Житин, назначенный вместо погибшего Ордынского, и долго расспрашивал о странном визитёре. Интересовался буквально всем, самим Виктором Неждановым, его расспросами о Еремееве, а также очень хотел узнать, что за человек должен был приехать с Еремеевым.
- В то, что ты, Фома Фомич не знаешь ничего, я не верю, - сказал Житин. - Ты лис старый, хитрый, все про всех тебе ведомо, потому говори...
Сколь ни клялся Нистратов, Житин не верил, каким-то чудом удалось бывшему жандарму убедить председателя ЧК, тот сильно попенял за незнание и приказал строго-настрого выяснить и расспросить со всей возможной тщательностью, но тайно, "под благовидным предлогом" все возможное о Нежданове и всем с ним связанном. Это было совсем странно: между председателем ЧК и каким-то Неждановым пропасть огромная. Однако, больше всего Фому Фомича интересовало, знает ли Житин о его тайном соглашении с Ордынским или действует по собственной инициативе, безотносительно к давнему сотрудничеству Нистратова с ЧК.
Нежданов, между тем, появлялся в Новоелизаветинске совершенно в различных местах и вел весьма странные расспросы, из коих выходило, что должна к нему приехать невеста, или уже приехала, он страстно её разыскивает и просит оказать в том всяческое вспомоществование.
- И это явно не Вы, моя милая, - с некоторым сочувствием сказал Фома Фомич Насте. Та барышня, как я понял, должна была с Петром Еремеевым в Новоелизаветинск прибыть и весьма задолго до Вашего появления. Увы, непостоянен Ваш жених, многим дамам головы вскружил, кого любит - про то ему одному ведомо.
- А что Вы говорили про Ольгу Ремберг? - спросила Настя. - Это Ваши догадки, или что-то более существенное?
Фома Фомич по-отечески посмотрел на Настю.
- Видел их как-то раз на улице. Прогуливаются, значит, дефилируют вниз по Старопочтенской, за руки держатся, воркуют, аки голубки. Идиллическая картина, прослезиться впору.
Настя до боли закусила губу, кулачки сжались так, что побелели пальцы. Жорж с сожалением и симпатией положил ей руку на запястье, ощутив нервическую дрожь, а Северианов бросил на княжну Веломанскую взгляд изрядно внимательный и оценивающий, однако тут же повернулся к Нистратову.