- Все это весьма трогательно, Фома Фомич, только каким образом рассказ о женихе госпожи Веломанской с бандой Топчина и Дмитрием Захаровым связан? Не надо в сторону уводить, про Захарова поподробнее, будьте любезны.
- А что про Захарова? - Фома Фомич изобразил на лице непонимание, и даже некоторое недоумение. - Захаров - пустышка, тьфу, ничтожество. Инвалид войны, скрипа тележного опасается, к делу никоим образом.
- Так-таки и никаким? - нехорошо прищурился Северианов. - Ой, не надо шутки шутить, почтеннейший.
- Да какие шутки! - возмутился Фома Фомич, словно уличенный в неприличном поведении в почтенном обществе. - Пустяковый и жалчайший человечишко, тля, говорить не о чём.
- Видишь, как получается, Фома Фомич. Ты совершенно не при делах, Митька Захаров - ничтожество замухрышистое, к происшедшему никаким боком. Кто же банду навел? А?
Фома Фомич физически чувствовал исходившую от Северианов угрозу, молчал.
- Плохо дело, Фома Фомич, как поступать будем? - спросил Северианов. - Думай быстрее, вспоминай! Ты про всех всё знаешь, всё в Новоелизаветинске ведаешь, неужто мыслишек никаких в голове нет?
Фома Фомич устал. Допрос продолжался уже более часа, для того, чтобы лгать и изворачиваться силы потребны, а их у господина Нистратова уже не осталось, он отвечал вяло и равнодушно, не прилагая усилий для увиливания, не ловчил. Об участи своей, дальнейшем существовании Фома Фомич уже не думал, даже предполагать не пытался и весьма походил на лимон, из которого выжали все соки.
- Только предположить могу.
- Валяй, предполагай.
- Митькин приятель, Иван Зельцов из дому ушёл, в Гусилище перебрался. Возможно, у Топчина в банде обретается. Шпана отпетая, а Митьку жалел, пьянствовать к нему приходил. Налузгаются, аки черти, до зелёных соплей, Митька себя человеком и почувствует. Есть, мол, на свете ещё всяческие приятности и удовольствия.
- И?
- Возможно, Зельцов каким-то боком замешан.
Северианов кивнул.
- Ладно, примем за рабочую версию, ибо на правду в известной, разумеется, степени похоже. Зельцов, кстати, уже никаким боком здесь не замешан, он убит. Вместе с остальными бандитами. Не далее, как несколько часов назад.
Северианов поднялся, спрятал револьвер.
- Допустим, Фома Фомич, что на сей раз я тебе поверил. Что с тобой дальше будет - не мне решать. Живи, как жил до сегодняшнего дня, только убедительно прошу: не пытайся скрыться, исчезнуть из города. Далеко вряд ли уйдешь, разыщем, да и староват ты для дальних странствий. Дома-то всякого лучше, чем в неизвестности. Засим, прощаемся, можешь возвращаться обратно, в объятия Морфея. Топчинских людишек не опасайся - нет их больше.
- Вы, в самом деле, смогли бы застрелить его? - первым делом задала Настя мучавший её вопрос, когда они вышли.
- Поведи он себя неправильно - да.
- А что значит - неправильно?
- Например, попробовал бы поиграть с нами. Заболтать, отвлечь внимание - а потом неожиданно, исподтишка открыть огонь. На поражение. Вам жалко Фому Фомича потому, что застали его в момент слабости, в состоянии испуга, когда он кажется жалким и беспомощным. Бандитов Вам не жаль? А они, поверьте, гораздо менее опасны, чем господин Нистратов. Были...
Настя смутилась.
- Противник может предстать в разных обличиях. И вовсе не обязательно выглядеть отвратительным негодяем и кровавым монстром. Он может явиться Вам бессильным стариком или очаровательным юным красавцем, либо красавицей. Но от этого противник не перестает быть противником - и здесь в дело вступает правило: либо ты - либо тебя. Волчьи законы, увы!
- По-другому никак нельзя?
- Сколько не выжимай лимон - яблочного сока из него не получишь.
- Ого! Да Вы философ! - воскликнула Настя, и по злой иронии, яростной твердости в голосе, Северианов понял, что княжна Веломанская постепенно возвращается к жизни.
- Поверьте, "потрошение" Фомы Фомича мне вовсе не доставляет удовольствия. Но иногда для спасения жизней вещь просто необходимая. Я весьма сожалею, что подверг испытаниям Вашу психику.
- Если бы он молчал - Вы застрелили бы его? - продолжала настаивать Настя. Северианов покачал головой.
- Я не воюю с безоружными и беспомощными. Не так воспитан и не так обучен. Ибо если начать стрелять в безоружных, мирных, людей заведомо слабее тебя - очень скоро офицер, солдат, защитник Отечества превращается в бандита, преступника.
- Но Вы отпустили Топчина, главаря! Он тоже невиновен?
Северианов вздохнул тяжело. Так тяжело, что Настя вдруг почувствовала некий неуют и даже страх перед штабс-капитаном.
- Я дал ему слово! - тихо, но жёстко сказал Северианов. - Слово, что отпущу, если он расскажет правду. А нарушать данное слово, даже врагу данное - это совсем скверно.
- Но ведь он - бандит, для него-то слово ничего не стоит, он может предпринять попытку убить Вас! - в голосе Насти прозвучало недоумение. Северианов усмехнулся, но усмешка у штабс-капитана получилась такой угрожающей, что девушка поежилась.
- Я знаю.
- Что будет с Нистратовым?
- А что с ним может быть? Тертый, прожжённый калач, выкрутится. В его виновности в ваших злоключениях я не уверен, возможно, действительно, ошибка произошла, случайность, бандиты посчитали вас за других, преувеличили исходившую от вас опасность.
- Как так?
- Решили, что контрразведка по их банде работу ведет. Перепугали вы их чересчур. В жизни много странностей случается.
- А Захаров?
- Сбежал. Шутка ли, после визита к нему исчезли офицер контрразведки и дама, по его представлениям, тоже наш сотрудник. Кругом виноват, как не крути. Паника, ужас, смятение. Как только вас забрали - так и драпанул. Ничего, деваться ему некуда, побегает несколько дней - и, скорее всего, вернётся. Побеседовать с ним, конечно, необходимо, только сильно сомневаюсь, что ему известно что-либо важное, достойное внимания.
Глава 18
Гранитный борт парусника-фонтана у выхода с пассажирской пристани реки Вори совершенно справедливо можно считать началом улицы Белокаменной выемки, которая тесной булыжной магистралью пересекает чахлый речной парк, круто поднимается вверх по набережной и вливается в многообразие Новоелизаветинских проспектов, улиц, бульваров и переулков.
Постороннему человеку название не скажет ничего, к Москве Белокаменной отношения оно, практически, не имеет, история вполне прозаична, хоть и известна далеко не каждому новоелизаветинцу. Еще с 1660 года здесь добывали удобный во всех отношениях белый известняк, так полюбившийся строителям различных соборов и зодчим. Его залежи находились тут повсеместно, что позволяло обходиться без дальних трудоемких перевозок, и весьма близко к поверхности: "аршин на пять вглубь". Добыча камня, а также извести, которая шла в раствор для кладки, не требовала изрядных затрат и была сравнительно легкой: каменный слой "подбивали просеками", поднимали ломами и разбивали молотами и железными клиньями на отдельные блоки. Механизация труда практически отсутствовала, а камень великолепно поддавался обработке и был весьма устойчив к воздействиям воды и ветра, идеально сохраняя всевозможные узоры.
Однако, к началу девятнадцатого века, с развитием промышленности, а главным образом, взрывного способа разработки залежей камня, добыча известняка быстро пошла на убыль. Гранит либо мрамор, добытые взрывом на Урале, Украине или Кавказе, и привезенные по железной дороге, зачастую оказывались выгодней белого известняка. Потому знаменитые некогда белокаменные карьеры на реке Воре прекратили свое существование, и лишь название улицы напоминало о былом промысле.
В этот поздний час на дорожках речного парка можно было встретить разве что редких Ромео и Джульетт. Слегка смущенным и весьма недовольным взглядом провожали они пожилого господина, совершавшего вечерний моцион для профилактики застойных явлений в суставах и ослабления костей, ибо сей господин мешал романтическому уединению и в высшей степени беспардонным образом отвлекал от страстных поцелуев и лобзаний.
Походка мужчины может многое рассказать о его душе, воле, складе характера, настроении. Наполнена ли его жизнь событиями, романтическими приключениями, или, наоборот, протекает однообразно и неинтересно. Давно подмечено, что сильный и целеустремленный человек делает быстрые, но мелкие шаги, и вообще, в своей жизни он всё делает быстро. Быстро принимает решение, быстро делает изрядные успехи в карьере, иногда так же быстро и стремительно обрушивается с занятых высот. При этом он привык больше заботиться о себе, чем об окружающих, иногда, даже о близких ему людях. И человек он, при всем этом, как правило, педантичный, малообщительный и придирчивый.