Должна же быть справедливость: в Москве солнышко сияет, воскресенье, день выходной, по Тверской да Арбату в парадном облачении фланируют бездельные прохожие, а здесь, гораздо южнее - дождь, слякоть, мерзость. Стук лошадиных подков по булыжникам. Вздрагивающие под яростными дождевыми каплями листья. Пасмурные городские улицы, бесцветные отражения в мокрых витринах.
Точно определить его возраст было трудно: то ли лет двадцать пять, то ли все пятьдесят два. Руки холёные, молодые; походка пружинистая, легкая, гордая; но вот глаза тусклые, злые, повидавшие многое, и не всегда приятное. На лице - не разберёшь: то ли некое подобие улыбки, то ли он просто щурится от летевших в глаза микроскопических брызг. Дождевые капли были мелкие-мелкие, но было их слишком много: сотни тысяч, миллионы, миллиарды. Они пронизывали пространство вокруг, они делали воздух жидким, они проникали за отвороты одежды, они, наконец, растекались по проезжей части бурлящим потоком.
Его не встречала делегация с цветами. Вокруг суетливо передвигались короткими перебежками редкие прохожие, уныло просеменил промокший армейский патруль, причем старший козырнул ему, хотя он вовсе не был одет по форме, а новенькая пиджачная пара изрядно пообтрепалась в дороге. Застигнутые дождём, куда-то рысили по своим делам Новоелизаветинские аборигены, до него никому не было дела. Его не замечали. Никто не наблюдал за ним, не следил украдкой, делая вид, будто рассматривает витрину расположенного на противоположной стороне улицы магазина готового платья "Торг. Дом "Скольте, Баранов и Ко"". Не прижимался впритирку к стене, чтобы хоть немного укрыться под узким козырьком, полухмельной шарманщик, бездушно вращая рукоятку усталого инструмента, выжимая из мокрых недр "уличного органа" какой-то вальс. Лишь бессмысленно, но настойчиво брехал в пустоту мокрый уличный пёс.
Под ногами стремительно образовывалась изрядная дождевая лужа, брызги попадали на отвороты брюк, он с сожалением посмотрел на свои щегольские ботинки. Для передвижения по мостовой, стремительно превращающейся в болото, более подошли бы сапоги либо галоши.
Дождь постепенно утрачивал напор, превращаясь в редкую изморось. Раскрылись ворота, из них возник-появился красавец дворник в непременном картузе черной кожи для защиты от дождя с лакированным козырьком. Одетый с особым дворницким шиком: темно-синий двубортный глухой жилет с кокетливым вырезом и с отложным воротником, застегнутый на маленькие пуговицы по борту, труженик метлы проявлял настолько ретивое усердие по очистке тротуара от грязи, что то и дело забрызгивал ею проходящую публику, да ещё сердился вслед:
- Мешаетесь только!
Выйдя из-под навеса, "Хмурый" подвернул снизу капризные штанины, пытаясь хоть сколько-нибудь сохранить брюки в потребном виде, и начал осторожно спускаться между частыми одноэтажными домишками вниз по старой деревянной лестнице, прозванной здесь "Сухой спуск". Увы, сухим было только название, кожа ботинок сделалась противно влажной, под ногами мерзко хлюпало. Благо, идти было недалеко, "Хмурый" ещё раз внимательно осмотрелся и постучал в дверь особым - два длинных, три коротких - стуком.
Убогая клетушка путевого обходчика Варфоломеева, пропахшая насквозь ароматом гниющего старого дерева, сырости и "деревни", тяжёлым махорочным духом и запахом нищеты, гордо именовавшаяся комнатой, а также конспиративной квартирой большевистского подполья, сегодня принимала гостей. Возвращение хозяина планировалось лишь под утро, а его семейство находилось у родственников в деревне, откармливалось. Потому рассмотреть внимательно участников сей тайной вечери обладали возможностью лишь голые стены жилища, которые, в чем подпольщики хотели бы быть уверенными, ушей не имели.
Хоть дождь и потрепал слегка его столичный лоск, все равно в тесной норе Варфоломеева "Хмурый" выглядел вальяжным, хотя и весьма демократичным барином, изволившим снизойти до визита к своим холопам. Понимая, что гость только с дороги, на столе возникла небогатая закуска: чугунок с картошкой, хлеб, сало, квашеная капуста, кипяток. Разносолов здесь явно не видели уже весьма долгое время, однако, "Хмурый" и в мыслях не держал кочевряжиться, благодарил принимавших вполне искренне. После долгих странствий и холодного дождя угощение пришлось как нельзя впору. В свою очередь одарил местных товарищей столичным табаком и последними сводками с фронтов.
Местных товарищей было двое. Первый имел совершенно лишенную растительности круглую физиономию убийцы, заплатанный до невозможности кучерский армяк, и въевшиеся намертво в поры кожи частички металлической пыли и смазочных масел, что выдавало его принадлежность к рабочему классу. Второй и вовсе наряжен был огородным пугалом: в совершенные лохмотья, некогда бывшие полевой пехотной формой. Представителем пролетариата назвать его можно было лишь с большой долей условности, ибо его руки были более привычны к рукоятке нагана, чем к лопате, либо кузнечному молоту.
Разговор длился более двух часов, и, в принципе, все детали операции были обговорены в мельчайших подробностях. Оба представителя Новоелизаветинского подполья мало понимали в сущности предстоящих действий и, чего уж греха таить, считали их второстепенными и малозначимыми. По их мнению, важнейшим являлась агитация среди солдат Новоелизаветинского гарнизона, выпуск и распространение прокламаций, сбор сведений о дислокации войск противника, наконец, подготовка вооруженного восстания, чем какие-то непонятные розыски, но Москве, разумеется, виднее. Потому, помощь обещали предоставить всемерную, даже в убыток основной деятельности. "Хмурый" взирал на обоих с лёгкой улыбкой и даже ироничной симпатией. В принципе, наступала пора переговоры сворачивать и расходиться, когда представитель подполья с руками металлиста сообщил:
- Тут такое дело... Штабс-капитан из контрразведки желает встречи, - он замолчал, ожидая реакции, вглядываясь в лицо московского гостя с несвойственной ему растерянностью.
- Весьма интересно, - скептически проговорил бывший офицер Разведуправления Генерального штаба, ныне - агент "Хмурый". - Чем мотивирует, что желает от возможного рандеву?
- Сообщил через моего бывшего сотрудника, что расследует убийство ювелира Свиридского. Дело поганое: целую семью вырезали, аккурат, перед оставлением города. Убийц не нашли, да, честно говоря, некогда уже было искать.
- А теперь контрразведка противника жаждет продолжить расследование, чтобы всецело наказать душегубов и желает получить ваши наработки, так что ли? - спросил абсолютно серьёзным тоном поручик Виткевич. - Вы, Панкрат Ильич, сами в подобный нонсенс верите?
Бритый с лицом убийцы переглянулся с третьим участником беседы, проговорил нехотя.
- Там не все ясно, вроде бы. Контрразведка считает, что в убийстве ювелира замешана ЧК.
- А она замешана?
- Чушь собачья! - зло бросил обладатель солдатских обносок. - Заняться больше нечем было. Во время обороны города.
- Ювелир с ЧК сотрудничал, - напомнил Панкрат Ильич. - Привлекался для оценки реквизированных драгоценностей. Как я понял, штабс-капитана интересует, не чекисты ли убили его?
- Зачем? Зачем чекистам это понадобилось?
- Для того, чтобы что-то скрыть. История непонятная. Драгоценности пропали.
- Не ваши ли люди, Иван Николаевич, убрали семью Свиридского, чтобы скрыть исчезновение золота?
- В жизни не слышал подобной чепухи! - сказал третий. - Ювелир с семьёй при чём? Не единожды, я полагаю, его для помощи привлекали.
- Вам лучше знать, - вздохнул Виткевич.
- Я ерундой, типа реквизиций, не занимался, - сказал тот, кого назвали Иваном Николаевичем. - Моя задача состояла совершенно в ином - контру выявлять и задерживать.
- Однако, узнать у своих архаровцев Вы можете?
- Мои, как Вы изволили выразиться, архаровцы, навряд ли чего расскажут. По причине того, что тоже не знают. Большинство при обороне погибло, из оставшихся почти никто в ЧК не служил.
- Неважно, - сказал Виткевич. - Что за штабс-капитан, как связался с Вами?
- Некто Северианов. Обратился к моему бывшему подчиненному, Самойлову. Передал, просит встречи.
Поручик Виткевич нехорошо улыбнулся. Получилось больше похоже на оскал, словно матёрый волк посмеивается над идеализмом ягненка.
- Северианов? Знакомая фамилия. Как выглядит?
- Я с ним не встречался. Обыкновенный, достаточно молодой. Глаза холодные. Самойлов, тот самый мой бывший подчиненный, под впечатлением, говорит - человек весьма опасный.
- Опасный, - повторил Виткевич. - Понятно. Значит, говорите, Северианов расследованием убийства занялся? Гм, смешно!
- Смешно? - изумился Панкрат Ильич. - Отчего же? Или господин Северианов Вам известен?
- Если это тот человек, о котором я подумал, из развед-диверсионной группы подполковника Вешнивецкого... - Виткевич зло покрутил в пальцах щегольскую тросточку. - Тогда плохо.
- Почему плохо? - осведомился Иван Николаевич.
- Группа была создана по собственному почину и инициативе подполковника Вешнивецкого из разведуправления Генерального штаба и на его личном энтузиазме. Изначально предназначалась для розыска и ликвидации диверсионных отрядов противника. Во время войны с японцами весьма эффективно показала себя в борьбе с диверсионными группами противника в нашем тылу. Однако должного признания инициатива Вешнивецкого не получила, и массово подобные группы созданы не были. Так вот, такой головорез, как Северианов, меньше всего способен расследовать убийства, его прерогатива - обнаружение и захват, либо ликвидация агентуры противника. Потому, предполагаю, разговоры про поиск убийц ювелира - камуфляж, дымовая завеса, его цель - Вы, Панкрат Ильич, и Вы, Иван Николаевич. Исходя из этой возможности, встречу с Севериановым запрещаю категорически!
- Он сказал, что будет один и без оружия, - попробовал вякнуть бритый - Нас будет несколько человек, вооружённых...
"Хмурый" - Виткевич посмотрел на неразумного, усмехнулся. Он не хотел приказывать, желал столковаться с товарищами по-свойски, потому голос его приобрел участливые, даже уговаривающие интонации.
- Мне известно, Панкрат Ильич, что Вы - замечательный токарь-металлист, так, нет?
- Допустим, - осторожно сказал собеседник, не совсем понимая, куда клонит резидент. Виткевич достал из кармана никелированный браунинг, подбросил на ладони, затем протянул рукояткой вперёд собеседнику.
- Нечто подобное изготовить сможете? При наличии чертежей и соответствующего инструмента? И если сможете - долго ли делать будете?
Бритоголовый без особого интереса повертел изящный пистолетик в пальцах, вернул владельцу.
- В принципе, ничего сложного, изготовлю в лучшем виде...
- Замечательно! - кивнул "Хмурый". - Я иного ответа и не ожидал. А теперь представьте себе следующее: я предлагаю Вам некое состязание в изготовлении подобного оружия. Кто быстрее и лучше данную работу исполнит. Не торопитесь смеяться, я, знаете ли, не всю жизнь в разведке служил, в детстве имел небольшой токарный станок, и мне весьма нравилось изготовлять из металла всяческие финтифлюшки и механизмы. И я себя считал очень даже неплохим мастером. Как полагаете, смогу ли я конкурировать с Вами в изготавливании подобного предмета, либо какого ещё? Мне, почему-то кажется, что Вы уделаете меня одной левой. Просто потому, что я - любитель, дилетант, Вы же занимаетесь токарным делом всю сознательную жизнь. Верно?
Панкрат Ильич со сдерживаемой ухмылкой рассмотрел мягкие белые ладони собеседника, перевёл взгляд на свои: грубые, с намертво въевшейся в поры смесью металлической пыли и машинного масла. Поручик Виткевич так же походил на токаря, либо иного пролетария, как схожи между собой любимая господская болонка и дворовый полкан. Панкрат Ильич оценил эту сходность, хмыкнул вполне саркастически, хотя и не зло, мысленно, про себя продекламировал:
На тихом ходу с перебором
Резец самокальный идёт.
А токарь хяровый, хяровый -
Стоит и на стружку плюёт...
"Хмурый" запрокинул лицо назад, высоко задрав подбородок, получалось, смотрит на собеседников свысока.
- Северианов всю жизнь уничтожал шпионов и диверсантов в прифронтовой полосе, он - профессионал! Не думайте, что Вам удастся тягаться с ним, это будет то же самое соревнование, что между мной и Вами, Панкрат Ильич, по части токарных навыков. Северианов разоружит и захватит вас раньше, чем успеете что-либо сообразить. Просто потому, что он умеет это делать! Доступно излагаю?
- Он дал честное слово, что не будет пытаться, - предпринял последнюю попытку Панкрат Ильич. Виткевич покачал головой.
- Лучше не проверять крепость его слов: в данном случае Вы рискуете не просто головой, Вы рискуете полученным заданием.
Видя, что собеседники набычились, и, чувствуя, что не убедил их, "Хмурый" добавил, как ему показалось, весьма настоятельно и неопровержимо:
- Как я слышал, за Вашу голову, товарищ Троянов, большое вознаграждение назначено. Да и за Вас, товарищ Фролов, тоже.
Товарищи Троянов и Фролов переглянулись, резидент говорил дело. Однако, Троянов упрямо сжал губы.
- Посмотрим.
- Не надо смотреть, - устало проговорил Виткевич. - Забудьте про предложения Северианова, наше задание несоизмеримо важнее, от его выполнения слишком многое зависит.
Он понял, что все-таки не переубедил обоих упрямцев, и если Фролов готов был подчиниться приказу, то Троянов задумал что-то, что явно приведет, в конечном счете, к провалу и беде. Потому позволил себе то, чего не хотел ни в коем случае.
- Конкретно Вам, товарищ Троянов, запрещаю планировать какие-либо контакты с Севериановым. Это приказ!
Не так надо было начинать знакомство и совместную работу, совсем не так. Виткевич чувствовал это слишком хорошо. Для этих двоих он, по-прежнему, чужак, белая кость, их благородие, золотые погоны. Сегодня на красных работает, а завтра может переметнуться обратно. Кто предал единожды, предаст снова.
Разве он кого-то предавал в своей жизни? В Разведывательное управление Генерального штаба его пристроил дядя, генерал Николай Александрович Владиславлев, всячески нежно и заботливо опекавший любимого племянника, внявший мольбам сестры и пристроивший Виткевича под родственное крылышко. Спуску, однако, не давал, не позволял от дела отлынивать, в любимчиках будущий "Хмурый" не ходил, гонял его дядя почище других офицеров. Когда в России произошла Революция, генерал собрал офицеров разведуправления и держал перед ними речь, как ему казалось, весьма патриотическую.
- Господа! - патетически начал Владиславлев. - Хотим мы этого, или нет, но власть переменилась, монархию реставрировать, по всей видимости, не удастся, и нужно как-то пытаться существовать дальше. Мы знаем друг друга не первый день, господа. Мы слишком долго служили вместе, служили одному делу, служили великой державе. Потому буду с Вами предельно откровенен. Власть взяли большевики, хорошо это, или плохо - время покажет, однако, Российская империя должна оставаться великой. Речь идет о спасении России. Пусть на другой идеологической платформе, пусть под красным знаменем - не суть важно. Это наше государство, и мы должны его защищать. Потому сообщают Вам своё решение: я буду сотрудничать с новой властью. Неволить не стану: кому Советы не по нраву - волен поступать в соответствии с собственной совестью. Те же, кто останется рядом со мной - будут продолжать развивать и всячески укреплять дело российской разведки.
Виткевич, разумеется, остался. Да он и не помышлял об ином: раз дядя сказал - следует служить дальше. И он служил, так же, как и раньше, только из господина превратился в товарища, да офицерскую кокарду на фуражке сменила красная звезда. О первостепенном значении предстоящей миссии ему в категоричной форме сообщили в Москве, наделив всеми возможными полномочиями. "Операция чрезвычайно важна, - говорил дядя, - в случае провала - насмарку многолетний труд наших разведчиков за многие годы! Мы просто не имеем права на неуспех".
Расходились по одному с интервалом в десять минут. Фролов, в принципе, согласный с "Хмурым", руку пожал крепко, ушел первым. Троянов при прощании посмотрел с вызовом, мол, все вы считаете, что сверху видно лучше, а мы на месте только щи лаптем хлебать горазды. Но возражать не стал, стиснул металлическими пальцами ладонь Виткевича, дождался, когда "Хмурый" уйдет и привычно растворился в лабиринте городских улиц.