Обстановку Северианов уяснил: свидетелей искать - дело бесперспективное. Странным казалось не то, что уголовный розыск не нашел очевидцев, а то, что вообще начал следствие буквально за день до начала городских боев и падения большевистского режима. И все же он навестил немногочисленных соседей Осипа Даидовича Свиридского с расспросами о событиях ночи с 14 на 15 июня. Увы, его ждало разочарование.
Степан Христофорович Тихомиров, сапожник, жалкий мужчина, словно дворовый пес заросший лохматой бородой по самые глаза, с красно-синими прожилками на крыльях носа, измученный вчерашними возлияниями, весьма благожелательно отозвался не только о ювелире Свиридском, но и о своем соседе, господине Вардашкине, который "не пьёт, а просто увлекается спиртными напитками в домашних условиях". В частности, о его великолепнейшей настойке и ее вкусовых качествах. Однако в тот вечер Степан Христофорович, измученный безуспешной или, наоборот, успешной борьбой с зеленым змием, беспробудно спал, ничего не слышал, тем более не видел и разбужен был только поутру доблестными сотрудниками Новоелизаветинской уголовно-розыскной милиции. По существу заданных вопросов издавал ничего не выражающее, неотчетливое мычание, и мысли его имели весьма определенное направление: стакан столового вина N 21, либо самогона, в крайнем случае, свежего огуречного рассола для скорейшей поправки здоровья и придания облику соответствующего приличествующего вида.
Мадам Великолукская, супруга служащего Управления почт и телеграфов города Новоелизаветинска, молодящаяся стерва, дама полусвета, с нахальным, чуть жеманным взглядом похотливо стреляющих глазок и пошловатой ухмылкой в тот вечер, пользуясь отсутствием законного супруга, "предавалась страсти" с его непосредственным начальником Викентием Львовичем Померанцевым. Поначалу данный факт тщательно старалась скрыть и, как отмечено в протоколе допроса, "всячески ругательно кричала" на агента третьего разряда Богатырева, обзывая "мальчишкой, щенком и молокососом". Впоследствии, безудержно рыдая, созналась в своем грехопадении, умоляла не выдавать ее безвинных шалостей несчастному супругу. По делу же ничего сообщить не смогла, ибо была сильно занята в тот вечер и последующую ночь, за исключением того, что Осип Давидович Свиридский мужчина, хоть и приличный, но старый и глупый, а по части радостей жизни и любовных приключений - полнейший осел и ханжа.
Мещанка Марфа Андреевна Поленова, дама дебелая, роскошная, приятной округлости и выдающегося здоровья, с пышным станом и равнодушной улыбкой кустодиевской купчихи, однако, до мужской ласки весьма охочая, недвусмысленно строила глазки Северианову. Мягкое, подушкообразное лицо оглядывало собеседника из под пестрого красно-белого платка с любопытством и некоторым торгашеским превосходством. Розовые пальцы с нежностью скручивали в трубочку и вновь раскручивали обратно край клетчатого сарафана. Она кокетливо стреляла глазками и то ли не понимала, то ли делала вид, что не понимает вопросов по сути дела, ибо в окна смотреть привычки не имеет, а до соседей ей дела нет, обиженно сжимала губы и усиленно интересовалась, женат ли господин штабс-капитан, и каково его отношение к прекрасному полу, в частности, как он рассматривает возможность приятнейших утех с ее участием?
Бывший чиновник городской управы Фома Александрович Попов уверял и сотрудников уголовно-розыскной милиции, и господина штабс-капитана из контрразведки, что человек он весьма порядочный, строгих правил и суждений, можно сказать, аскет, привычки подсматривать за соседями не имеет, и по существу заданных вопросов сообщить ничего не в состоянии, ибо сама суть подглядывания является мерзкой и богопротивной и противоречит его мировоззрению. На призыв "перестать валять Ваньку" бывший коллежский регистратор всерьез обиделся, пообещав добраться до самого господина градоначальника с жалобой на действия штабс-капитана, позорящими светлый образ контрразведки армии-освободительницы. Он так яростно возмущался, что Северианов поначалу решил, что Попов что-либо знает, но утаивает, но очень скоро убедился, что бывший чиновник скандалит из любви к самому процессу и для придания самому себе сколь-либо возможного статуса и положения. И для дела совершенно бесполезен, дальнейшие препирательства с ним - лишь непозволительная растрата времени.
Сестры-хохотушки Лебедевы, под присмотром злющей старой девы, тетушки, обеспокоенной бойким поведением воспитанниц и зорко следящей, чтобы с наступлением сумерек веселые девицы носа на улицу не выказывали, ибо там "...творятся всякая жуть, страсть и богохульство". Понятно, все трое ничего не видели, ибо шторы плотно задергивались, лишь начинало темнеть, и укладывались спать.
Нищий дворянин Федосов, до икоты боявшийся ЧК; разорившийся купец Феофанов, бывший мот, кутила и волокита; приказчик Оглобин, изъеденный молью ловелас, то есть, человек "исключительно душевный", также ничего не видели. Складывалось впечатление, что неизвестный преступник, ни сколько не опасаясь, мог с совершенным спокойствием вырезать поочередно всю улицу, и никто не обратил бы внимания на его злодейства, терпеливо дожидаясь своего часа.
Совершенно отчаявшись, Северианов навестил упомянутого в протоколе ЧК "Вардашкина Никифора Ивановича, 51 год, из мещан, в настоящее время беспартийного, сочувствующего уничтожению экономического рабства, не судился и под следствием не был...". На данный момент гражданин Вардашкин, как и положено, стал господином, сочувствовать уничтожению экономического рабства перестал, даже, напротив, всячески это экономическое рабство поддерживал. С порога предложил Северианову угоститься настоечкой собственного изготовления ("...На березовых почках, ваше благородие, с можжевельником и брусникою-с, отличнейший продукт-с! Весьма способствует улучшению пищеварения и охоты до женского полу-с!"), всемерно обругал большевиков и пообещал "всецело и преданнейше помогать следствию-с". Словно демонстрируя полный разрыв с Советской властью, он вновь начал отращивать бакенбарды, подстриг и прилизал вьющийся кавалерийский чуб на верноподданнический пробор и сейчас походил на умного бульдога. Откушать удивительной настойки бывшего сочувствующего уничтожению экономического рабства Северианов, скрепя сердце, не отказался, господин Вардашкин великодушно - щедрой рукой набухал по полному стакану зеленовато-отвратительной влаги и провозгласил:
- За скорейшее избавление России-матушки от большевистского ига!
После чего тренированным движением выплеснул сомнительное содержимое в глотку и блаженно поднял прозрачные глаза к потолку. Северианов лишь помочил губы в стакане, ненатурально - сладостно крякнул и кивнул Никифору Ивановичу:
- Между первой и второй пуля не должна просвистеть!
Господин Вардашкин продемонстрировал завидную понятливость и полное согласие с представителем контрразведки, немедленно выкушав второй стакан. После чего посмотрел на Северианова взглядом влюбленного орангутанга и заговорщицким шепотом совершено конфиденциально выложил все тонкости рецепта данной диковинной настойки, старательно оберегаемые многими поколениями Вардашкиных от злостных недругов (огромные деньжищи за рецептуру предлагали, но я - ни-ни...), а также отдела по борьбе с самогонщиками уголовно - розыскной милиции (последней жизненной радости лишить намерились), хотя совершенно ясно, что сотрудников Фролова более интересовал аппарат для изготовления чудесного напитка, чем сомнительная рецептура. Так что, имей Северианов подлую идею начать производство в Новоелизаветинске сей чудесной настойки, то, несомненно, озолотился бы. Без какого-либо понуждения со стороны Северианова, и не делая пауз, бывший сочувствующий уничтожению экономического рабства, тряся двойным подбородком, поведал представителю законной власти о сочувствующих большевикам соседях, совершенно точно, по его уверению, назвав сотрудничавших с ЧК, а также имевших бесстыдство произносить крамольные речи и прочие мерзости в отношении господина городского главы и командующего доблестной победоносной армией генерала Васильева. С омерзением грея в застывших пальцах стакан с настойкой, Северианов сохранял на лице мину неземного любопытства, кивал и поощрительно улыбался. Постепенно, перемыв косточки соседям, Вардашкин навалился грудью на стол, энергично почесал себя за ухом и как-то само собой заговорил об убитом ювелире.