Выбрать главу

Петушков Сергей Анатольевич

Dreamboat

Пролог

- К кому-с, товарищ? - пожилой господин был невысок и полноват, глаза невыразительные, слегка на выкате, как у попавшей на берег рыбы. Морщинистое лицо, красное и одутловатое, тонкая ниточка усов, длинные концы которых закручены вертикально вверх, закручены идеально, ни один волосок не выбивается. Этими необычными усиками мужчина явно гордился, ухаживал тщательно, лелеял и холил, не взирая ни на войны, ни на революции, неважно белые, красные, зеленые сейчас в городе, не важно, что сюртук староват, кое-где протерт, рукава блестят, выше локтя небольшая, почти незаметная дырочка. Усы - это символ! Символ джентльмена, утонченной мужественности, элегантности, некоей эксцентричности. К нему очень хотелось обратиться: " милостивый государь", но Северианов лишь дружелюбно улыбнулся и сказал:

- Добрый день! Я бы хотел повидать Константина Васильевича. Деулова.

- Увы! - владелец необычных усов с деланым прискорбием опустил глаза вниз. - Константин Васильевич сейчас в отъезде, могу ли я заменить его?

- А вы?..

- Его брат. Двоюродный. Как изволят выражаться французы - кузен ...

Пальцы левой руки пучеглазого господина автоматически начали подкручивать вертикальный конец уса. Северианов сделал вид, что задумался. - Прошу не понять меня превратно, в прошлом году здесь изволили гостить Иннокентий Михайлович Любецкий, может быть, вы даже слышали об этом, так вот, он нижайше рекомендовал мне обратиться к Константину Васильевичу по поводу одного, так сказать, пределикатнейшего дела.

- Хм... Любецкий? - Масленые глазки кузена еще сильнее вылезли из орбит, и сходство с рыбой усилилось. - Кажется, припоминаю-с. Только разве он Иннокентий Михайлович? По- моему, товарища Любецкого звали Федором Каллистратовичем...

Ключевая фраза была произнесена. Фамилия Любецкий в сочетании с именем-отчеством Федор Каллистратович гарантировала собеседникам, что все в полнейшем порядке. Пароль и отзыв. Секретные слова для опознания своих. Бояться нечего и некого.

Однако хозяин квартиры боялся. Боялся, хоть голос и оставался спокойным, но... Но легкая испарина проступила на лбу, но нервозно задрожали кончики пальцев правой руки, а взгляд сделался размытым, несфокусированным. Северианов мгновенно почувствовал этот испуг, эту оторопь, боязнь, дрожь - господин с эксцентричными усами явно был личностью творческой и зело впечатлительной - артист, музыкант, может быть, художник. Очень мало походил он на заговорщика или опытного бойца, привыкшего к нестандартным ситуациям и прочим крамолам и тайным козням. Он и к Организации примкнул, вероятно, вынужденно, а, может быть, заставили - вот и трясется как лист, скрипа тележного опасается. Но боится ли он вообще, беспредметно, умозрительно, отвлеченно, или боится чего-то конкретного? От ответа на этот вопрос зависело многое, а может быть, все.

- Антон Савельевич, - представился хозяин квартиры, наклонив голову. - Извольте, - он посторонился, пропуская Северианова.

Прихожая была небольшая и, если когда-то и богато обставленная, то теперь явно потеряла былой лоск, блеск, изысканность. Потемневший колорит стен, старое зеркальное трюмо, тусклый абажур, одиноко висящее пальто. Потянуло сквозняком, запахом упадка, скудной еды, махорки и прогорклого масла. Северианов сделал шаг внутрь - и мгновенно понял: засада. Его ждут. Ждут давно, квартира обложена, на улице также ждут и, наверняка, сверху и снизу тоже. Отступать поздно, надо идти вперед, пробовать прорваться. Итак, где же они? Северианов сделал шаг вправо, в сторону, посмотрел вниз. Ну да, вот они, носки стоптанных ботинок, коварно вытарчивающие из-за дверного проема. Их обладатель полагает, что его не видно - и его, действительно, не видно, если заходить в комнату как обычно, как заходит разумный, здравомыслящий и неискушенный человек. А вот если чуть отступить в сторону и смотреть вниз - обувь первой обнаруживает засадника. Со всеми, так сказать, потрохами. Так- так, где остальные? Второй, вернее всего, затаился справа от двери, еще несколько человек в соседней комнате. На лестницу отступать - не вариант - там ждут, а вот с этими горе-засадниками можно и поиграться. Северианов помедлил секунду, буквально чувствуя, ощущая каким - то иным чувством, интуицией, инстинктом даже, как еще сильнее заволновался усатый господин, и как напряглись за дверью.

- Вы один? - спросил Северианов, делая подшаг влево и, по-прежнему, смотря вниз.

- Один! - выдохнул усатый, и взглянул, как-то обреченно, вымученно: мне очень стыдно, не сам я, не хотел, заставили... Жить всем хочется, и если уж не получается хорошо, то, хотя бы, просто жить...

В скудной полосе света, проникавшего через окно, пыльный шелк казался не зеленым, а серым, а редкие волоски собачьей шерсти въевшимися намертво.

Северианов прошел в комнату вслед за усатым. Нет, можно было, конечно, с длинным шагом вперед, уйти вниз, одновременно выдергивая наган, потом перекатиться вперед через плечо, в комнату, одновременно, еще в начале переката, держа револьвер горизонтально, выстрелить снизу вверх в поджидающего слева, а на выходе из переката - в того, что справа, потом перевернуться, выцеливая дверь соседней комнаты - если бросятся, ворвутся, вломятся даже - шквальный огонь на поражение. Дистанция никакая, в барабане еще пять патронов и не ожидают они его в полуприсяде! Времени на то, чтобы сориентироваться не будет!.. Но!.. Но если это свои? Просто страхуются на случай непредвиденности? Курили в комнате грубую солдатскую махорку? Так время такое, от нужды и махоркой не побрезгуешь. Другие странности, или, как говорил подполковник Вишневецкий, демаскирующие признаки, тоже при большом желании объяснить впору. И стоит за дверью в настоящий момент какой-нибудь подпоручик Сперанцев , а напротив притаился бывший губернский секретарь , дворянин , пусть будет, Глухарев-Сахаров, неумело и непривычно сжимает он в потных ладонях браунинг или наган, и мандражирует. Возможно? Вполне! Явку Северианову предоставили надежную, проверенную, подполковник Кунцендорф Василий Яковлевич из контрразведки голову давал на отсечение...

Северианов шагнул вперед и понял, что цена головы подполковника Кунцедорфа упала даже не до ломаного гроша, а просто до нуля. Ибо странного господина отбросили куда-то вбок, как вещь более ненужную, а на его месте словно из воздуха материализовались двое. Молодой матросик явно наслаждался ситуацией и, чувствовал себя неким былинным богатырем: Ильей Муромцем или Никитой Кожемякой. Бескозырка сбита на затылок, воротник бушлата расстегнут, пулеметная лента опоясывает грудь крест-накрест, глаза цепкие, ухватистые, но, в то же время пустые и бессмысленные, тяжелый маузер К-96 в поднятой руке кажется грозным оружием. Второй - дядька в возрасте, вида совсем не героического: обычное сильно выцветшее солдатское обмундирование, но матросика посерьезней, опытный, наган держит, вроде бы, расслабленно, но выстрелить успеет раньше. И встал грамотно: сзади - сбоку от матроса, если вдруг что случится - успеет напарником прикрыться и выстрелить. Ствол револьвера ткнулся в спину, и сзади раздался голос:

- Не двигаться, ЧК! Руки вверх!

"Ай-яй-яй - подумал Северианов, медленно поднимая руки и оглядываясь назад. - Какой казус приключился! Эх, Василий Яковлевич, Василий Яковлевич..."

В спину ему упирался наганом совсем мальчик, ему не то, что восемнадцати, ему и семнадцати, наверное, еще не исполнилось. Сжимавшая револьвер рука дрожала, пот лил струйками их-по козырька фуражки. Северианов даже улыбнулся ему, но тут яростная кровь бросилась в мышцы, мощно выбрасывая адреналин. Северианов сжался, словно пружина, выискивая глазами старшего - и тут же увидел его: здоровенный красавец в кожаной куртке и кожаной фуражке с красной звездой, слегка, даже как-то аристократически, небрит, красивое, слегка слащавое лицо, мощные плечи, широкие ладони, высокие, зеркальным светом сверкающие сапоги. Выражение лица одновременно и надменное, и обиженное, и глаза с виду добрые-добрые, но где-то там, в глубине, плещется ненависть, нетерпимость, граничащие с отвращением.

- Эх, Антон Савельевич! - попенял Северианов усатому хозяину квартиры. - Ну как же вы так осрамились-то?

Он бы поклялся, что хозяин квартиры готов провалиться сквозь землю от стыда, но красавец в кожаной куртке не дал разгореться диалогу.