- То есть, был ещё и кто-то из солдат?
- Совершенно верно! Да Вы, Николай Васильевич, чай-то пейте, остынет. Чай надобно только горячим потреблять, иначе не чай получится, а недоразумение. Так вот, из солдат был Троянов, Иван Николаевич, редкостная сволочь!
- Да? - Северианов слегка пригубил обжигающий напиток. Чай, действительно, был отменен: душистый, сдобренный для аромата какими-то травами, в меру сладкий, в общем, выше всяких похвал. - Большой мерзавец?
Прокофий Иванович поморщился, словно чай был слишком горяч, и от этого заныли зубы.
- Да не в этом дело. Он идейный, Троянов. Фанатик. Реквизициями рук не пачкал, всякую шушеру не трогал, только господ офицеров разыскивал да тех, кому Советы поперек горла. Взяток не брал, святого из себя строил. И при всем, безнадежно отчаянный, забубенный. Командир боевой группы ЧК. Ловкий, сволочь. Пять раз убить пытались - ему как с гуся вода. В последний раз стрелок на чердаке против дома Троянова залег, и винтовка у него английская с прицельной телескопической трубой. Только Троянов из дверей вышел - выстрелил, но тот ловчее оказался: каким - то чудом вывернулся, в общем, промазал стрелок. Завязалась нешуточная перестрелка с погоней. Может, и ушел бы стрелок, да винтовку пожалел бросить, так и сгубила его жадность. Подстрелил Троянов беднягу. Наповал. А при освобождении города, говорят, много крови нашим попортил.
Про это Северианов знал, и знал гораздо лучше Прокофия Ивановича Лазарева.
Генерал Васильев операцию по взятию города Новоелизаветинска начал тактически грамотно и весьма талантливо. Утром 18 июня, пока штурмовые цепи подполковника Бармина, поддерживаемые артиллерией, вяло перестреливались с занявшими оборону на окраине города, в районе Большой Махаловки и лесопильного завода бойцами Первой Новоелизаветинской красных коммунаров стрелковой бригады; эскадроны атамана Зубатова обошли город стремительным броском, прорвав слабое сопротивление красных, пронеслись к Царицынскому железнодорожному вокзалу, повсеместно сея ужас и смятение. Поддавшись всеобщей панике и не оценив объективно сложившуюся обстановку, командир бронепоезда "Красный дозорный" скомандовал отступление, и бронепоезд, поджав хвост, уполз из города трусливой гадюкой, вяло огрызаясь редкими пулеметными очередями и уже не представляя грозную силу. Захватив почти бескровно вокзал, атаман Зубатов, развивая успех, продолжил наступление в центр, подчиняя себе район за районом, стараясь разрезать город напополам, сметая всякое сопротивление, безжалостно и неумолимо. Почти одновременно ударный батальон подполковника Зданевича высадился на пассажирской пристани реки Вори и, развернувшись в боевой порядок, стремительным ударом захватил её. Оборонявшие пристань бойцы Первой стрелковой красных коммунаров дивизии "... оказались к бою совершенно неспособными вследствие своей тактической неподготовленности и недисциплинированности", сопротивление оказали вялое, а три сотни отборных головорезов, венгров и сербов, до сего момента гордо именовавшихся "Интернациональный батальон Красной гвардии имени товарища Марата" в полном составе перешли на сторону белых. Сдерживающие натиск отрядов подполковника Бармина красноармейцы, предчувствуя удар в спину и окружение, спешно начали отступление, оставив в подарок противнику почти всю артиллерию, тут же развернутую против бывший хозяев. Разгром был страшен и молниеносен, однако в районе Дозоровки, опьяненные победным куражом и удалью, белые неожиданно натолкнулись на ожесточенное неумолимое противоборство и противление. Боевая группа Новоелизаветинской Чрезвычайной комиссии во главе с зампредседателя ЧК Трояновым, бывшим фронтовым разведчиком, усиленная пулеметным взводом Красной гвардии, а также анархистами отряда "Черная смерть" матроса Драгомилова, не только не разбежалась, а, наоборот, прижав цепи пулеметным огнём, молниеносно перешла в контратаку, и теперь уже белым пришлось стремительно отступать. Было красных немного, гораздо меньше, чем атакующих, но помня, что терять им нечего, чекисты и красногвардейцы дрались насмерть. Матросы-анархисты также проявили себя с самой превосходной стороны: в то время, как по всему городу отряды красноармейцев разбегались или массово сдавались в плен, драгомиловские "братишки" полностью оправдали свое название "Черная смерть". Когда на плетущихся в полуприсяде барминских окопников, неубедительно выкрикивавших вялое сухопутное "Ура!" обрушилась в яростной штыковой разъярённая чёрная масса с ужасающим ревом "Полундра!", победоносно наступавшие мордовороты рассудительно и благоразумно предпочли отступить, проще говоря, начали отчаянно драпать. И хотя, предупредительный выкрик "Полундра", искаженное fall under, обозначал всего лишь "берегись предмета падающего сверху", чернобушлатная драгомиловская братва вызвала у сухопутных вояк поистине животный ужас. Лихо проскакавшие полгорода казаки Зубатова, почти не встречавшие сопротивления, лишь изредка срубая на полном скаку бегущих красных, были брошенные на прорыв. Готовая с налету перерубить, словно лозу, нахально застрявшую в горле Дозоровки кость, лихая сотня вылетела на Сторожевую площадь, развернулась лавой для атаки на красную сволочь и, как сказал бы известный новоелизаветинский поэт и прозаик Юрий Антонович Перевезенцев: "Солнце грозно сверкнуло на кончиках шашек, да прищурился молодцевато юный хорунжий". Однако, к великому сожалению, юный хорунжий прищурился в самый распоследний раз: обрушившийся на лаву злой кинжальный огонь четырех "Максимов" мгновенно завершил так и не начавшийся бой, превратив его в безжалостный расстрел, в кровавую кашу, в ужасно натуралистическую иллюстрацию поэмы Михаила Юрьевича Лермонтова "Бородино": "Смешались в кучу кони, люди..." Станковый пулемет Максима образца 1910 года имеет скорострельность 600 выстрелов в минуту, кавалеристы не успевали разворачивать лошадей, пулеметы голодными волками заглатывали патронные ленты, беспрерывные очереди рвали некогда стройно-красивый ряд атакующих, а с крыш полетели ручные гранаты. В течении дня подполковник Бармин предпринял ещё несколько безуспешных попыток выковырнуть красных из Дозоровки, но чекисты вгрызались зубами и волна атакующих, потеряв под огнём "Максимов", очередную часть полка, вновь и вновь откатывалась. Тогда Бармин подтянул артиллерию, но красные, прекрасно ориентируясь в недрах Дозоровки, каким-то диковинным образом умудрились просочиться, словно вода сквозь пальцы, в тыл артиллеристам и с очередной "полундрой" забросали батарею гранатами. Наконец, терпение лопнуло у всех, и красных начали давить планомерно и безостановочно, используя численное превосходство и не считаясь с потерями. Заваливая трупами улицу Заставскую, красных выдавили на улицу Порубежную, оттуда, потеряв половину личного состава Особой офицерской роты, на улицу Засечную.
- Геройства не надо! - говорил Троянов, быстро и сноровисто снаряжая барабанные каморы нагана патронами. - Наша задача не удержать город, а вывести из строя как можно больше беляков. Экономии боеприпасы, бережем жизни. Город потом обратно возьмем, никуда не денемся, чем больше противника положим, тем потом легче будет.
Драгомилов речей не говорил, лишь бешено скрипел зубами. В прожжённом бушлате, с перевязанной головой, он непрерывно вел огонь из маузера К-96.
Когда закончились патроны, остатки боевой группы привели пулеметы в негодность и отошли, исчезли, растворились. Дорого далась победа генералу Васильеву: оттянув на себя силы подполковника Бармина и кавалеристов Зубатова, боевая группа чекистов дала возможность основным силам красных прийти в себя, оправиться от жесточайшего разгрома, перегруппироваться, некоторое время продержаться и организованно отступить. Правда, от зловредной боевой группы осталось лишь несколько человек, но среди убитых не обнаружили ни Троянова, ни командира матросов-анархистов Драгомилова, их с усердием разыскивала контрразведка и патрули, впрочем, безрезультатно.