Мобильный и Библия на месте, а больше для путешествия ничего и не надо.
Бешеный стук сердца, безумные навязчивые идеи. Междугородние поезда — это слишком долго, нужно электричкой — это как-то забавнее, что ли. Можно и без билетов: выкинут на первой попавшейся станции, а то и сам соскочит. Но — у каждого путешествия должен быть свой пункт назначения.
Так думал парень, спеша вдоль моста, идя параллельно трамвайной линии, смотря на вокзал, где то приходили, то уходили всё новые и новые поезда.
Платформы заполнены людьми. Вечером их обычно ещё больше, чем днём. Кто-то возвращается домой с работы, кто-то — из командировки, а кто-то — в отпуск едет или по различным делам.
Мысли сумбурны, действия неконтролируемы. Сон в последнее время всё чаще думал, что хочет исчезнуть. В шутку, конечно, попыхивая кальянным дымом да потягивая стакан «Байкала», но всё больше подумывал о том, что это было бы сладко вот так просто взять — и уйти из жизни. По-детски наивно. Эгоистично. Но приятно.
Он устал. Он любил свою жизнь, любил свой дом, но он устал, и хотел отдохнуть. Провалиться в сладкий-сладкий сон. Отдаться падению. Принять эту маленькую смерть в себя.
Даже имя себе он выбрал такое: Сон как «Мечта», как сладкая дрёма, и Сон как «Son», что звучит, как «Солнце», что значит «Сын». Сын своей мечты, своей далёкой звезды, своего личного солнца.
Пересекли мост. Прошли мимо цветастого, пестрящего своими огнями Макдональдса — церкви нового мира с его богом Фаст-Фудом — идём по улице.
Уже виднеется величественное здание вокзала. Огромный замок с подземными переходами, приёмной зала ожидания и, конечно же, тронным залом — его холлом. По левую руку вечерняя, пестрящая жёлтыми солнцами ламп улица. Шаг замедлился.
«А куда я в сущности рвусь, — спросил себя Сон. — Мне-то ведь и спешить некуда. Решили, что исчезнем — значит исчезнем».
Наслаждаться красотами привокзальной площади — романтика для хипстеров. Она уныла, полна дешёвых декораций, сияет и шумит фонтанами. Это забавно, но не более. Потому и Сон в отношении этой площади ничего не чувствовал, а просто прошёл мимо — к главному входу в холл.
Грандиозные своды, витражи на стенах, шум толпы — это всё забавно и то, что бросается в глаза, когда входишь в здание.
Люди — это огромные молекулы. Они созданы для броуновского движения. И они подчинены ему. И именно здесь, в сердце вокзала, это заметно как нельзя лучше. Кто-то спешит к табло посмотреть свой поезд, некто — в зал ожидания. Дамочка с огромным багажом, например, спотыкаясь, несётся по направлению к клозету. Пожилой человек — сидит у стойки закусочной и попивает кофе. Ему хорошо. Он знает, когда прибудет его рейс, и ему нечего бояться. Милый такой старик. Длинные прямые седые волосы, чёрные очки, строгая, ровная улыбка. Клетчатая зелёная рубашка, синие джинсы.
Сон подошёл к стойке. Хотел заказать себе чай, но вовремя вспомнил, что в кармане — почти ни гроша. Это его немного опечалило.
— Угостить?
Старик улыбнулся ему.
Сон удивленно склонил голову набок.
— Что любишь? Чай? Или кофе?
— Чай.
Собеседник повернулся к кассиру:
— Чай, пожалуйста.
— Зелёный? Чёрный?
— Зелёный, — ответил Сон.
Старик расплатился, чай подали.
Сон мотнул головой, улыбаясь этой фантазии и отошёл от стойки. Почему-то решил, что лучше не заговаривать с этим стариком — не к добру такие знакомства в начале пути. А может — и к добру. Но не сейчас.
«Рано, — сказал себе парень, — рано тебе пускаться в отрыв».
Он бросил последний взгляд в сторону возможного знакомого — тот всё так же сидел, улыбался и пил кофе. На этом их так и не начавшийся разговор закончился.
Сон вышел на перрон, сливаясь с толпой.
Странное чувство — слияние с толпой. Будто ты механизм какой-то огромной машины или капля в океане сознаний, и в то же время чувствуешь себя безумно одиноким, никому не нужным созданием. Которое можно раздавить, сокрыть, унизить — и ведь никто не заметит и не вспомнит о тебе. Люди говорят, что они боятся одиночества. Но стоить их поместить в толпу, как сердца их съёживаются, а тела — дрожат. Подчиняясь неведомым импульсам, они начинают плыть по общему течению, теряя свою индивидуальность, становясь единой массой. В толпе все едины в своём одиночестве.