К Лешему на концерт они обе пошли из-за их общего знакомого Еретика.
Еретик был патлатым и бородатым, и было ему тридцать три года. Погоняло своё получил за внешнее сходство с Сыном Божьим и за то, что имел духовное образование. Из разговоров стало ясно, что даже лично принимал участие в памятном конфликте, но на стороне охотников. Ересь же его заключалась в том, что на своей первой службе он начал заливать прихожанам о космическом ужасе из глубин Югготта и о «Том, кто играет на Флейте». Неизвестно, какого эффекта добивался Еретик, обращая прихожан в веру в миры Говарда Лавкрафта, но кончилось всё тем, что парня предали анафеме на тридцать третьем году его жизни, заклинали постричься и перестать хулить своей внешностью Господа Бога нашего. С тех пор Еретик называет себя Святым отцом в миру. С Лешим он был знаком давно и тесно, потому выходка в духе концерта на крыше недостроенного роддома была вполне ожидаемой, но от того не менее приятной.
Полина наблюдала за Громиным. Тот был как всегда угрюм. Вообще она бросила его из-за того, что он считал себя говном. Это был милый парнишка с рыжими кучерявыми волосами и зелёными глазами. Адекватный, в какой-то степени начитанный собеседник, ролевик. Относительно неплохо владел гитарой, имел неплохой голос, как всякий мальчик сочинял стихи. И всё бы в нём было неплохо, да вот только парнишка мнил себя говном и ничего не делал, чтобы доказать обратное. Ему нравилось считать себя паразитирующим на обществе элементом, ничего не делать и упиваться тем, что его жалеют. Полина как-то понадеялась сделать из него человека. Не получилось. Бросила. Теперь была просто приятно удивлена встрече. А он её даже и не узнал.
А вот и крыша. Просторное место, откуда открывается прекрасный вид на высотки, что купаются в свете закатного солнца. И мистический лес, который с наступлением сумерек кажется по-особому зловещим.
«Самое время для хорошего концерта, — усмехнулась Полина. — Как раз в твоём стиле, — мысленно улыбнулась она, глядя, как Леший расчехляет гитару, а Фенёк готовит аппаратуру».
Электруха, переносной усилитель и аккумулятор — всё было на месте. Колонки уже занесли.
Расположились так, чтобы Леший стоял спиной к закату. Его фигура купалась в ореоле заходящего солнца. Чёрная грива, грубые черты лица, синяя «ямаха» в объятьях — парень всё так же любил покрасоваться перед публикой, и нельзя сказать, что ему это не удавалось. Держать публику он умел. Главное, что следует помнить, когда выступаешь перед людьми — упивайся собой. Упивайся собой, обожай себя, уверенно совершай каждое действие и верь в то, что происходит. Тогда тобой будут восхищаться. И Леший это правило знал. Его игра — это истинная ненависть воплоти. Он впрыскивал в игру всю злобу, всю ярость, что накопил к миру за свою жизнь. Когда его пальцы касались струн, он вспоминал, как сильно он ненавидит весь мир, и его гитара стенала диким, адским воем, брызжала яростью.
Полина никогда не осуждала Лешего за его отношение к творчеству и миру в целом. Напротив, это её в нём в какой-то мере привлекало. Если многие другие «творцы» старались нести своим поклонникам счастье и блаженство, то Леший нёс чистую, дикую, яркую ненависть. Он предупреждал, что любого, кто последует за ним, он приведёт в Ад. И люди за ним тянулись. Таким людям приятен Ад до тех пор, пока они сами в него не окунутся. Они ищут всё, что хоть немного приближает их к нему. И Леший своей игрой их вдохновлял. Им нравилось упиваться его ненавистью, даже понимая, что его ненависть в частности обращена и к ним. Он был мизантропом, и это давало ему право быть непризнанной рок-звездой. Только истинный мизантроп способен играть столь сильный, тяжёлый рок.
Сну понравилась символичность момента: заброшенный роддом рождает брызжущее ненавистью искусство. Ведь песни — это тоже дети, дети музыки и голоса. Дети поэзии.
Леший пел, отдаваясь всецело музыке, исчезая из мира людей, всем сердцем стремясь за пределы всего земного. Он был не с ними, играл не для них. Но он играл, и люди его слушали. Слушали и наслаждались. Им доставляла удовольствие хорошая игра и приятный голос. Он цеплял их.
— … Тебе нравится здесь, средь уюта тепла и забвенья:
Под сенью привычек, течений завтра-вчера!
Тебе нравится здесь, в кружевах круговерти осенней.
Тебе нравится мир, который сам ты создал!
Его голос звучал твёрдо, уверенно и резко, обращаясь к каждому пришедшему. Леший окидывал публику требовательным, вызывающим взглядом.