С разбегу, конечно, сложно «перестать», но, скорее всего, возможно.
— Ты какой-то… слишком спокойный, — сказал Кирилл, а я согласился:
— Похоже на то.
— Сам так не думаешь?
— Наверное, не обращаю внимание.
— А, понял. А на что обращаешь? — Кирилл вышел с балкона и закрыл дверь. Как надо.
— На таких, — я замолчал. Не думая, начал, задумавшись, прекратил. Стал заложником собственных мыслей, которые не могу «прекратить». Да, это не так просто.
— На таких? — спросил Кирилл, подходя ближе.
— Наверное, ты уже понял, — я отвёл глаза, захотелось отойти.
— А если я понял не так? — его это повеселило.
— Значит, не так.
Он засмеялся. Мне стало неуютно.
— Ладно-ладно, — хохотал Кирилл, — такие люди, как я, да? — Ему даже не требовалось подтверждение. — Скажи, сколько перевести?
— Чего перевести?
— Денег.
Я и забыл, что он об этом говорил.
— Не бери в голову, — и, по-хорошему, уходи. — У тебя, похоже, достаточно денег, чтобы разбрасываться ими? — произнёс я полушутя, стоит заметить, не без удовольствия.
— Ну так, относительно. Иногда могу позволить себе. — Звучало размыто.
Я не хотел об этом думать, но подумал и уже не мог отвязаться:
— Этого бы хватило на наркотики?
Кирилл посмотрел на меня так, что я не мог разобрать, какое чувство вызвали мои слова, тут и банальное «ты в своём уме?», и «я этого никак не ожидал».
Ещё не поздно всё перевести в плохую шутку, но Кирилл опережает:
— Думаю, да. Но вопрос в том, на сколько бы хватило, — и теперь его улыбка не кажется чем-то уверенным, скорее выверенным. — К чему ты это? — не хватало ещё, чтобы он меня, как учитель в младших классах, назвал по имени с отчитывающей интонацией.
В голове бардак. Я не должен ему дать перерасти в хаос, поэтому я торможу с ответом. Будет достаточно «я пошутил», будет достаточно, но сказать не могу. Именно сейчас.
У меня потеют ладони.
Скажу правду:
— Просто вспомнил, что мне говорили о Марке, — я пытаюсь посмотреть на Кирилла, но его серьёзный вид меня пугает, — перед смертью… перед тем, как всё это случилось, — я сложил руки вместе так же, как и тогда, когда говорил, что случилось с Марком, — он, кажется, сильно подсел. На наркотики, в смысле. И, говорят, из-за этого могли убить. Кому-то денег задолжал, или что-то в этом роде. Кажется, — я должен был остановиться, но меня несло, — он экономил буквально на всём, поэтому… если у его товарища могли быть деньги, он бы мог у него их одалживать.
Какой же это бред.
Если бы я изначально не впустил Кирилла, до этого бы не дошло. Если бы только сказал «нет». Если бы сказал «нет» себе и ничего не озвучивал.
— Ну, это так, — здесь должно быть оправдание.
— Я понимаю, к чему ты клонишь, — на этот раз Кирилл перебивает резко и наотмашь, от его строгого голоса я непроизвольно вздрагиваю, — знал ли я об этом, позволял ли этому происходить… — Кирилл шикнул и закинул руку за голову. Кожа на его лице смялась в гримасу, то ли как от боли, то ли от отвращения. — Догадывался… звучит жалко, но… было как-то так. Я думал, что ошибаюсь, что у Марка реально другие проблемы с деньгами, а потом он как пропал. Понимаю, как это звучит, я же типа его «хороший товарищ», но это произошло так… так резко, что я сам не понял, что это было, почему теперь Марк не попадается на глаза, почему мы не общаемся, почему проходит столько времени, а я ничего не делаю, — голос Кирилла стал мягче и тише. — Позвонил, а звонок не прошёл, ну и я решил прийти к нему. — Кирилл посмотрел на меня. — А его уже нет.
Я опустил глаза. Руки были мокрыми, я начал тереть их друг о друга.
Я сказал то, чего не следовало говорить, и услышал то, чего явно не хотел услышать.
Чувствую себя виноватым.
Когда-нибудь я запомню, что, если под нервным напряжением я захочу что-то сказать, этого лучше не говорить.
— Извини, — сказал я. — Не подумал, — или подумал слишком много.
— А я думал, ты не хотел в это лезть.
Такое тоже случается: тебя никто не интересует, ты ни о чём не хочешь знать, но найдётся человек, который посчитает, что именно тебе он может всё выговорить, не спрашивая на это разрешения или твоего мнения. Этот разговор просто начинается, может, сначала ты даже не понимаешь, почему он начался вообще, к чему ведёт, надо ли слушать или что-то говорить. В конце понимаешь, что ни слушать, ни говорить не надо, в этом просто нет смысла. Смысл в том, чтобы другой человек выговорился, а ты… если не можешь сказать «нет» или «я об этом не спрашивал», сидишь терпеливо и ждёшь, когда это всё закончится, когда можно будет ни о чём, как и прежде, не думать и не захламлять мысли мыслями другого человека.
Такое случается как-то слишком часто, будто люди чувствуют, что именно мне на уши они могут присесть, что именно я не скажу «уйди отсюда», что именно я вместо издёргивающего в комья отказа предпочту быть тихим и примерным собеседником.
Скорее всего, такие люди это чувствуют, и Кирилл это тоже почувствовал во мне.
— Ты просто скажи «нет».
Будто я об этом не думал.
— В том-то и дело, что это не «просто». — Даже не знаю, сколько раз я себе это говорил. — Ты ведь тоже… этим воспользовался?
Кирилл выглядит слегка удивлённым. Только слегка.
— Да нет, — он неуверенно улыбнулся, — я ни о чём таком не думал.
Врёт. Как пить дать.
— У тебя прям на лице написано, что ты мне не веришь, — заводит он.
— Есть такое, — я отвожу глаза.
— Если тебя это утешит, то, наверное, я делаю это бессознательного. Никакого желания воспользоваться тобой у меня нет. — А вот это уже больше похоже на правду. И то, как кажется мне. — К тому же, разве ты не говорил мне «нет»?
Я смотрю на Кирилла.
Смог сказать после череды «да». Поэтому мы сейчас находимся вместе. Я уже перестал считать, сколько раз Кирилл звал меня «где-нибудь посидеть» и сколько раз заходил ко мне за «ностальгией», извиняясь, что не предупреждает заранее. Это послужило причиной дать ему номер телефона.
Стоит признать, он почти никогда не доставал меня, если я мог сказать, что не хочу ни о чём говорить, он отвечал, что понимает, и уходил на балкон, и сидел там до вечера. Иногда он что-нибудь заказывал, никогда не говорил, что мне нужно скинуться. Так он платил мне за то, что я разрешаю ему быть в квартире, в которой жил его «хороший товарищ», а я к этому привык. Не заметил, как привык, как стал думать, придёт ли он сегодня, когда перестанет задабривать меня едой, когда забудет мои слова и начнёт говорить.
— Говорил, но только потому, что мы познакомились.
Было неловко молчать всё время и я начинал искать темы, чтобы разбавить тишину.