Это тоже дурная привычка: если я не один и если мы молчим, то постепенно тишина становится невыносимой, воздух будто начинает дребезжать и давить, мне начинает казаться, что эта тишина убийственна и поэтому её нужно прекратить. И так я сам начал говорить, сам нарушал своё слово, а Кирилл только «понимал» и подхватывал тему. У него это получалось отменно, и я не думал, что жалею о начатом разговоре.
И все эти разговоры привели нас к моему маленькому откровению – ко мне, который не может сказать «нет», когда надо.
— Получается, незнакомцам сложнее отказать?
— Получается так.
— Но почему? Я бы ещё понял, если бы ты не отказывал знакомым: у вас есть своя связь, ты не хочешь ранить их чувства, а вот чтобы не ранить чувства незнакомцев? Они же незнакомцы, тебя с ними ничего не связывает, и ты вполне можешь сказать, что думаешь. Не тебе же с ними детей крестить.
Иронично. Я посмеялся.
— Да кто знает, вдруг эти незнакомцы станут знакомыми? И тем более детей крестить придётся?
Теперь посмеялся Кирилл.
— И сколько у тебя таких знакомых?
Один, как минимум.
— Точно не скажу, но такие есть.
— Так не пойдёт, — наступал Кирилл, — давай, по именам.
— Не буду я тебе никого называть, — я улыбнулся.
— Вот опять, смотри, сказал «нет». Значит, всё-таки просто.
Я уже устал от этой темы.
========== 2. ==========
В следующий раз Кирилл приходит ко мне в первый выходной июня.
Почему-то каждый раз, когда я его видел, я думал, что он выглядит отлично. Отлично в плане: не показывает никакой усталости, брызжет энергией под вечер, не ноет и не жалуется. Как-то ему это всегда удавалось.
— Будешь… чай? — спросил я, пока он разувался.
Сейчас я точно мог сказать, что спрашиваю не по привычке, не потому что тут пришли гости и их надо усладить и угостить, просто подумал, что, может быть, ему захочется.
— На счёт этого, — Кирилл поднял на меня глаза и улыбнулся, — я тут взял выпить, составишь компанию?
Я не был любителем питейного времяпрепровождения.
— По лицу вижу, что не хочешь.
Я сжал губы.
— Если ты не будешь, я тоже. А то это совсем – в одного в чужой квартире напиваться.
— Шёл бы на свой балкон и палил закат, — предложил я.
— О, — Кирилл сразу смекнул, а мне польстило, что он понял, и я улыбнулся, — сделаешь для меня фотку в инсту?
— Без проблем.
Мы засмеялись, а потом я согласился:
— Ладно, давай.
— Фотку?
Тут я не понял, серьёзно Кирилл или нет.
— Пить. Если это ещё актуально, — уже успел подумать, что можно было всё-таки не соглашаться.
— Конечно-конечно, — завёл нараспев Кирилл, — тогда пройдём, я всё взял.
Я и не сомневался, Кирилл всегда всё брал. Даже зубную щётку и пасту.
Вначале мы говорили о том, как у каждого дела, чем занимались, чем хотели бы заняться в ближайшее время. Я говорил обобщённо и размыто, потому что у меня не было списка обязательных или интересных дел, которыми я бы непременно горел желанием заняться. Кирилл говорил утвердительно и конкретно, кажется, у него перед глазами стояла точная картина будущего, добраться до которого ему не казалось сложной задачей. Как спланировал, так и случилось. Я высказал зависть. Мои планы реализовались с переменным успехом. Скорее всего, как у всех, но быть рядом с человеком, у которого всё отменно получается, заставляет думать, будто я делаю что-то не так.
Я приложил банку ко лбу.
Может, я действительно делаю что-то не так.
— А знаешь, что у меня в ближайших планах?
Алкоголь уже начал действовать, я чувствовал лёгкое опьянение. Такое, при котором слегка кружит голову, но слова и действия остаются мне подконтрольными.
— Даже не представляю.
— Увидеть, как ты играешь.
— Увидеть? — я не сразу понял, о чём он.
— Увидеть и услышать, — Кирилл кивнул на синтезатор.
— Ты прям самое удачное время выбрал, — я показал ему банку пива.
— Подумал, что трезвым ты не согласишься.
Я был ещё вполне трезв и мог отказаться, но, добив банку, согласился. Так же, как не было причин соглашаться, не было причин отказываться.
Я пощёлкал пальцы, втянул воздух носом и повторил священные «до-ре-ми-фа-соль».
— И что сыграть?
— Что хочешь. — Что мне абсолютно не помогает.
Но я спокойно опускаю пальцы и начинаю играть. Это совсем несложно, учитывая моё состояние. Заученная несколько лет назад мелодия звучит так, будто я практиковал её перед приходом Кирилла. Это удивляет даже меня. Удивляет, но больше ничего – ни удовольствия, ни радости, ни разочарования.
— А ты сам… что-нибудь сочинял? — пьяно спросил Кирилл. Он вовсю следил за мной.
— Было дело, — мне даже не надо было смотреть на клавиши, чтобы хорошо играть.
— А сейчас?
— Сейчас нет.
— Почему?
— Не знаю. Просто так получилось.
Я прекратил играть.
Вот где моё «просто» и выпирает.
— Творческий кризис? — Кирилл не унимался.
Я пожал плечами.
— Может быть.
— И давно?
Почему-то я не успевал опустить голову до следующего вопроса Кирилла и снова смотрел на него. Будто слова обязывали.
— Да года два.
— Ого, это много.
Я считал, что это нормально.
— Сыграешь своё?
Это был логичный вопрос. Вполне. Я бы и сам так сделал, но вместо простого «да-нет», я начал искать глазами тетрадь, хотя ничего в ней записано не было.
Я тупо улыбнулся.
— Ну, я… почти ничего не помню, так что…
— «Почти»? Значит, что-то помнишь.
Зря так сказал.
— Это… это не лучшая мелодия, — я начал тереть ладони о ноги. — Она… некрасивая, — я не смог подобрать слово лучше, оно же буквально ничего не говорит о музыке.
Я закрыл глаза.
— «Некрасивая»? Это… как? — хотел бы я знать.
Вздохнул. Было напряжённо.
— Смотри, — я перебрал клавишами, — это красиво, потому что мелодично, звучит, как надо, — этим я ограничился, — а та мелодия… не такая.
— Может, сыграешь?
Я закатил глаза. Гениально.
Уверен, у меня были работы лучше, пусть и напоминали буквально всё то, что я изучал в музыкальной школе, но они были гармоничными и целостными, их хвалили, потому что их можно было слушать, ими можно было наслаждаться, и мне их играть было легко, я никогда не мог оплошать, но эта…
В неё я попытался вложить ту вибрацию звука, которая душила меня в минуты молчания. Я пытался её показать, запомнить и выразить нотами, но даже в тетради она напоминала какофонию. С таким же успехом я мог играть не на клавишных, а на кастрюлях – без темпа, последовательности, расчёта силы и ритма.
Я снова потёр руки. Посчитал взглядом клавиши и приготовился.
Теперь надо было быть сосредоточенным, нельзя было отвлекаться и разговаривать. Нельзя было даже подумать об отвлечении. Я начал и захотел отдёрнуть руки, было физически больно вытягивать пальцы и переставлять руки. Я дрожал. Играл слишком медленно, отчего музыка звучала ещё более жалко и вымученно, я подгонял себя и спешил, теперь звук не успевал закончиться, а я уже издавал другой, они накладывались и почти что убивали друг друга. Уничтожали, потому что ни один не мог звучать чисто и обособленно.