Кирилла этот вопрос удивил. Будто сам дальше этого момента не продумывал – не решил, что делать со мной. А мне моя смерть казалась более или менее обоснованной: если я был заменой Марка, если Кирилл и впрямь убил его, то что остаётся мне? Какая у меня роль в жизни Кирилла? В этом моменте? Ведь если подумать, не было других причин знакомиться со мной. Балкон? Вид из окна? Бесплатные угощения? Выходит только для того, чтобы подобраться и повторить убийство.
У замены и цель такая же.
Но я выжил не для того, чтобы повторять чей-то исход.
Кирилл молчал. Моя голова была забита кислородом, её до сих пор кружило и легче мне не становилось, но я ясно видел его нерешимость. Когда он понял, что я смотрю на него, будто до этого не замечал, заговорил:
— Я хотел. Точно помню, что хотел, — Кирилл снова начал улыбаться. Кажется, ему это действительно нравилось. — Но сейчас сомневаюсь, представляешь? — единственное, что я представляю, что этими словами он хочет поддержать себя – понять, что тут всё-таки происходит.
— Нет, — говорю честно, — я никогда не хотел убивать, и поэтому сомневаться в этом мне не приходилось.
Лицо Кирилла скривилось, стало опасно насмешливым. Его рука снова сжалась, а я быстро сделал вдох и задержал дыхание.
Больше Кирилл не давил, замер в этой позе, всматриваясь меня. Я аккуратно выдохнул, чтобы он не почувствовал, но, кажется, это было впустую: он всё чувствовал, и мне бредилось, что мои действия отражаются в нём.
Кирилл тихо засмеялся.
— Я точно ненормальный, — сказал он, — мне так кайфово, когда ты говоришь «нет». — Это меня совсем сбило с толку. Я не скрыл удивления. — Помнишь, мы говорили об этом, я загонял про связь и чувства других, но я уже тогда знал, почему ты можешь отказывать знакомым. Дело в элементарном доверии. Какой пустяк, да? Мне кайфово от того, что ты мне настолько доверяешь, а ведь вначале и видеть не хотел. Я соврал, когда сказал, что не пользовался этим. Ты всё правильно понял, — улыбка Кирилла становилась жёстче, его руки сдавливали и отпускали меня в такт словам и его «кайфовому состоянию», иногда, мне казалось, что хватка превращается чуть ли не в поглаживание. — Я сначала подумал, что это будет просто: повторит трюк второй раз, ещё раз избежать наказания. Представляешь, какие слухи бы поползли об этой квартире? Два убийства в один год! Это не шутки. Я был так уверен, когда увидел тебя, заговорил, подумал, что будет просто, — и подтверждая свои слова, Кирилл сжимал пальцы и стягивал мою кожу, — но сейчас… я даже не знаю, что именно повлияло. Кажется, если убью тебя, что-то потеряю, а, значит, так поступать не надо. Ну, наверное, знаю, что повлияло. Если бы ты не играл, я бы не стал с этим заморачиваться. В музыке я всё так же не секу, но ведь есть то, что трогает, и когда трогает по-особенному, с этим хочется взаимодействовать, этого хочется касаться, а если убить тебя, то этого не будет. Не понимаю, почему ты ненавидишь свою музыку.
Мне кажется, было глупым думать, будто моя попытка показать свой страх, могла спасти мне жизнь.
— В то же время странно, что я, — продолжает Кирилл, — пытаюсь в этом разобраться, хотя только сегодня её услышал.
И впрямь.
Может, это и есть мой шанс.
Я сглатываю. Смотрю на Кирилла и хочу добавить себе больше решимости, но страх его рукой продавливает горло, кажется, ещё немного, и он сделает дырку.
— Может, я не такой дурак, как он.
Я не знаю, что мне говорить, что следует сказать, а где мне лучше помолчать. Я не знаю, но, наверное, я должен попытаться.
Иногда мне говорят, что я быстро опускаю руки, но я-то знаю, что на это есть весомая причина, которую другие не заметят.
Я не дам им заметить.
— Определённо. Ты и близко не дурак, и этим мне нравишься.
Какой сомнительный комплимент.
Нравится убийце.
— Если… — сказал я и дал заднюю, а Кирилл внимательно слушал, и это пугало ещё сильнее. Скорее всего, у меня даже нет права на ошибку. — Если ты меня не тронешь… оставишь в живых, я ничего никому не расскажу.
А ещё мне говорят, что о важном из меня и слова не вытянешь, но я считаю, что есть темы, которые нельзя афишировать, которые лучше сохранить в себе и ни с кем ими не делиться.
Так будет лучше всем.
Мне, в первую очередь. Потому что окружающие меня люди слишком много говорят о том, чего не знают.
— Предлагаешь на слово поверить? — усмехается Кирилл. — Нет-нет, — теперь он давит не пальцем, а всей рукой. Я зажмуриваюсь. — Раз взялся, надо довести дело до конца, да и как я могу тебе поверить?
Звучало именно так, что поверить ему самому хотелось больше моего.
— Обещаю, — прошептал я, — честно, не расскажу. Зачем мне это?
Скорее всего, сокрытие преступления действительно аморально. Но, честно, оно меня волнует меньше всего.
— Если я не такой дурак, то, наверное, в состоянии выполнить своё слово, — зацепился я за этого дурака… Может, был бы дураком больше, ничего не пытался бы сделать до самого конца и этим бы заполучил своё спасение.
Кирилла это рассмешило. И даже не понять, хорошо это или плохо.
— Марк был таким дураком, которому никогда не было достаточно. Знаешь, есть такие люди, сколько бы они не зарабатывали, им нужно больше денег, сколько бы не развлекались, им всё мало, сколько бы не трахались, они хотят ещё и ещё, и сколько бы не чувствовали, хотят почувствовать больше. Понимаешь? Может, он и наркоманил не потому, что хотел уйти от проблем, а потому что хотел узнать то, что в обычной жизни не получишь. Была в его голове всякая мистическая херня. — Кирилл посмотрел на стену. — Ты и не видел. Когда я был у него, у него на стенах были всякие символы. Кто знает, может, религиозные или какие-нибудь там эзотерические, и наркота славно так помогала ему в этом просвещении. — Кирилл снова посмеялся.
Воспоминания приносили ему удовольствие. И это меня пугает. Теперь-то в нём пугает всё.
— Так тебе было мало того, что он был зависимым, так… ты, — я опять начал говорить не подумав и, встретившись взглядом с Кириллом, струхнул.
За грудиной стянуло.
Имеет ли значение, буду я говорить или нет? Я даже не знаю, повлияет это на Кирилла или нет. Может, стоит попробовать закричать, пока есть возможность? Даже если потом он снова начнёт душить. Даже если никто не придёт…
Эта мысль ледяным осколком врезалась в мозг.
Я пытался не думать, но уже начал, а если начал, не мог остановиться.
Даже если закричу, не факт, что кто-то услышит, не факт, что тут же среагируют, не факт, что подумают, что меня убивают, подумают, что обычная ссора… И не будут двигаться, пока не завоняет труп.
Так было с Марком. Его тело разлагалось неделю в этой комнате. Никто его не искал. Никто не думал, что с ним. Никто не следил, дома он или нет. И это ужасно.
Кирилл встряхнул меня, и я снова смотрел на него.
Что мне делать?
— Да мне было всё равно, что с ним, — и по серьёзному тону сомневаться не приходилось. — Он же сам выбрал этот путь, сам начал клянчить деньги. Его же никто к этому не принуждал.