Оставшиеся мысли, горькие и ненужные в этот момент, испарились и вовсе, когда нежно, но бескомпромиссно, сильные руки опрокинули меня на спину и пробрались под кофту, оголив не только мою кожу, но и нервы, уже подрагивающие от прикосновений и моего собственного нетерпения. Я слишком хотела происходящего, несмотря ни на что, даже больше, наплевав абсолютно на всё: что дорого мне, важно, существенно, в конце-то концов. Я хотела быть тем самым целым, которое мы составляли, как хотелось мне верить, большую часть моей жизни, даже ту часть, когда мы на самом деле и вместе-то не были, но, я знала, чувствовала, были предначертаны друг другу судьбой, пусть и такой злой старухой, заставившей нас страдать долгие-долгие годы.
Кофта была отброшена куда-то в сторону, чашечки лифчика были сдвинуты за мгновение до того, как в мою грудь жадно впились зубы, лавируя на грани боли и удовольствия; я растворилась в пространстве, захлебываясь собственным дыханием, с которым не было никакой возможности справиться, пока язык профессора выписывал чудеса чувствительной каллиграфии. Я выгнулась дугой, боясь разорвать прикосновения хоть ненадолго, остаться без необходимой мне ласки. Я продолжала извиваться, пока мой мучитель не прекращал своих пыток, не обделяя своим вниманием ни единого раскалённого миллиметра моей кожи. Я потянулась было к пуговицам на рубашке Купряшина, но его руки перехватили мои и зафиксировали их вдоль моего тела — даже в темноте я видела как ярко сверкали его глаза.
– На это нет времени! – Не дав мне расстегнуть свою рубашку, он, отпустив мои руки, щелкнул пуговицей на моих джинсах и буквально содрал их с меня одним движением, а затем расслабил ремень на своих брюках и за ноги подтянул меня к себе ближе. – Я не видел тебя почти два дня, я тебя так хочу, что с нежностями придётся повременить.
Запустив руки мне под спину, правой он сжал меня за бок, а левой дотянулся до волос на затылке и, схватив их, натянул так, что мне пришлось выгнуться и максимально открыться перед ним, как раз в тот момент, когда, чуть шире раздвинув мои ноги, моё самое любимое чудовище вторглось в меня без какого-либо предупреждения. Из меня словно выбили весь воздух, я уже была готова закричать от переполнявших меня эмоций и ощущений, но губы профессора наглухо запечатали мои, жадно впиваясь в них, переключая моё внимание лишь на наш поцелуй, давая небольшую передышку, чтобы я подготовилась к новой атаке, которая не заставила себя ждать. Я чувствовала за силой каждого толчка, отдававшегося во мне фейерверком накалившихся до предела ощущений, то нетерпение, с которым вбивался в меня Гром, не оставляя мне шансов на капитуляцию, лишь подгоняя меня с удвоенной силой к финалу, к которому я и так была уже непростительно близка. Руки Купряшина гуляли по моему телу, сжимая кожу, слегка царапая её, усиливая моё напряжение, скапливавшееся во мне и готовое разорваться на тысячи осколков и погрести под собой всё вокруг, с каждым почти жестоким проникновением в меня я натягивалась словно струна, неосознанно задерживая дыхание, боясь, что любое моё движение сломает последние барьеры на пути к пику наслаждения. Будто чувствуя, что я уже совершенно не могла себя контролировать, Гром замедлился во мне, сорвав с моих губ нетерпеливый вскрик от почти болезненных ощущений от бездействия, а затем, схватив меня покрепче за бёдра и ускорив темп, выходя почти на всю длину, стал вколачиваться в меня словно в последний раз, так это было жадно, почти болезненно, но нестерпимо прекрасно. Я в какой-то момент выдохнула, а вдох прервал шквал ощущений, разнесших меня на мельчайшие составляющие, грозясь никогда не собрать меня заново. Я пыталась осознать себя в пространстве, когда, замерший во мне Гром, внезапно сделал ещё один толчок во мне, заставив меня почти скулить и умолять о пощаде, и, Бог свидетель, я точно разглядела на его порочном лице коварную усмешку.
– Так просто ты от меня не отделаешься, Миронова, даже не думай. – Купряшин замедлился на мгновение, но лишь для того, чтобы дать мне ложную надежду, а затем снова рванул меня на себя, выбив из моих глаз неожиданные слёзы, а меня заставив схватить его за края рубашки в какой-то тихой мольбе. – Никакой пощады не будет, Мир, никаких поблажек. – Ещё толчок, следом ещё один, я почти плакала, не разбирая своих ощущений, а мой мучитель не торопился, наблюдая за тем, как я задыхаюсь под ним, как горю. – Ты явно бегала от меня эти дни, не знаю уж почему. Так вот, я тебя догнал, теперь ты моя добыча, только моя.
Я не заметила сама, как стала тянуться к нему добровольно, стоило ему только отдалиться от меня хоть ненамного, я тянулась к нему под поцелуи, под касания, под, чёрт бы побрал этого дьявола, его сладкие укусы, я хотела его, я его получала всего без остатка. А он словно пытался отговорить меня от следующей попытки к бегству, так, что я даже испугалась, но тут же забыла об этом от очередной волны наслаждений, которая накрыла опять же только меня, выжав все мои оставшиеся силы, я не могла уже даже молить о пощаде, я боялась пошевелиться, думая, что умру от тех ощущений, которые заменили собой всю меня. Я расплавилась и искрилась, я существовала отдельно от своего тела, разделившись с ним, чтобы разделить ту силу наслаждения, которую один человек просто не мог бы выдержать. Но Гром не собирался оставлять меня в живых, продолжив свою жестокую, но такую сладкую пытку. Он навис надо мной, стараясь почти не двигаться внутри меня, но всё равно заставляя меня скулить и стонать от незначительных колебаний, обвил меня правой рукой, перенеся весь свой вес на левую, уперевшуюся на поверхность постели, и впился в меня каким-то животным поцелуем, начав при этом пытку по всем фронтам. Я не могла кричать, не могла дышать, я больше ничего не могла, меня лишь ритмично отправляло в экстаз каждое движение во мне. Когда ещё один разряд прошиб моё тело, я уже просто не могла никак его воспринять, я лишь сжалась вся в тугой ком, выгнувшись как в предсмертной агонии, и только тогда почувствовала, что и мой мучитель дошёл до пика наслаждения.
Мы лежали в объятиях друг друга, совершенно обессиленные, совсем не понимая кто кого пытался наказать и за что, я слушала сумасшедший сердечный ритм Грома, а он гладил меня по волосам, прижимая меня другой рукой ближе к себе. Я ведь так хотела бы провести остаток своей жизни, именно в этих объятиях, ни в чьих больше. Что же мне делать?
– Прошу, никогда больше не избегай меня. – Он шептал почти с мольбой, а я не знала как дать на это положительный ответ. – Я заглажу любую свою вину, я понесу любое наказание за любое своё глупое слово или выходку. Ты вся моя жизнь, Мир, абсолютно вся моя жизнь.
Мне было страшно что-либо ему отвечать, я лежала в его руках, но боялась подать хоть какой-либо признак жизни, я просто струсила и притворилась спящей, надеясь, что меня не станут будить, чтобы услышать ответ на свой вопрос. Уже на самом деле почти засыпая, я услышала нежное «Я люблю тебя». Это был первый раз, когда я не ответила.