2
Когда я, запаковавшись в одеяния, не оставлявшие открытыми ни сантиметра кожного покрова сверх дозволенного, вышла на кухню, там уже во всей красе поблескивал как начищенный самовар Купряшин собственной персоной. Не знаю, что уж он успел с утра напеть моей родительнице, но та, зардевшись от смущения, прикрывала лицо ладошкой и хихикала, на моей памяти впервые в жизни. Костя застыл с бутербродом у раскрытого в изумлении рта, а глаза его распахнулись так, что я наконец-то смогла удостовериться в их существовании. Легким толчком по руке брата я загнала его заветривавшийся от промедления завтрак прямиком в пункт назначения, заставив закашляться от неожиданности, и, вся обратившись в слух и внимание, пытливо уставилась на участников внеочередного шоу.
– Не поделитесь содержанием этой шокирующей моего бывалого брата беседой? – Мама резко смыла со своего лица девичий румянец, в существовании которого еще несколько мгновений назад вы никогда бы не поверили самому себе, и с суровым, более привычным выражением лица, с грохотом, выражавшим ее недовольство, приземлила передо мной тарелку с кашей, которая судя по всему чудом не оказалась на мне за дерзость.
– Ешь молча. – Стоило воспользоваться этим приказным советом, как мне показалось, и я уткнулась носом в свой завтрак, пытаясь не навлечь на себя материнский гнев. Костя же продолжал сидеть молча, но по причине откровенного шока, отбившего, кажется, даже аппетит у этого троглодита.
– Джема? – Купряшин расплылся в пугающе-масляной улыбке, пододвигая ко мне креманку с маминым вишневым вареньем.
– На меня твои чары не действуют. – Я ой как лукавила, что нашло живой отклик сразу во всех окружавших меня нахалах, дружно заржавших.
– Прошу тебя, – снисходительно улыбнулся Гром и похлопал меня по тыльной стороне ладони, призывая не говорить глупостей. Вот подлец! Ну я ему еще устрою гонения за оскорбление моих нежных чувств и поруганной гордости в присутствии всей моей несносной на подколы и издевательства семьи.
– Тебе несдобровать, Михаил Евгеньевич, свет очей моих. – Переход елейным голосом на официальные обращения ничего хорошего не сулил, и профессор нахмурился, пытаясь понять в какой момент перегнул безобидное подтрунивание.
– Гром в раю, да? – Костя бесшумно приблизился ко мне впритык и резко прошептал мне на ухо так, чтобы слышно было всем, и напугал меня этим, заставив подскочить от неожиданности на месте.
– Займись уже своей личной жизнью! – Затроенное восклицание в унисон заставило братца рот обиженно прикрыть, тема уж больно ему эта надоела.
– Подумаешь, – буркнул он куда-то в глубь кружки с чаем.