Остаток трапезы мы провели в полной тишине, словно устав друг от друга уже с самого утра. Эта наша семейная черта очень мне нравилась, а Купряшину приходилось втягиваться и привыкать к нашей со стороны кажущейся прохладной любви друг к другу. Поблагодарив маму за вкусный завтрак, мы вереницей выплыли из кухни по комнатам, чтобы захватить свои вещи и после столпиться в коридоре, обуваясь и отчаливая на учебу и работу. Костя выбежал первым, махнув нам всем рукой, и, не оборачиваясь, заскочил на улице в свою машину, мы с Громом молча сели в его. Я упрямо собиралась дуться и дальше, сводя нетерпеливого в любых вопросах профессора с ума своей вредностью. Половину пути и купряшинских нервов я стойко выдерживала оборону его чередующегося напускного гнева, милых заискиваний и просто человеческих уговоров, но этот кремень-таки не выдержал и, резко свернув к обочине и припарковавшись черт знает где, отсегнул свой и мой ремни безопасности, и, притянув меня к себе и переходя к бесчестной игре без правил, затянул меня сопротивляющуюся в какой-то сумасшедший поцелуй. Решение как всегда было действенным, потому что я, несмотря на всё своё упрямство, тут же размякла в сильных руках, утопая в даримых мне нежности и страсти, входя во вкус и переходя в наступление, направленное на не ожидавшего такой прыти с моей стороны профессора. Купряшин, тяжело вздохнув, отцепил меня от себя, усадив обратно на пассажирское сидение, пока я еще не успела перекочевать на его колени, и откинулся головой на подголовник, закрыв глаза.
– Себе дороже доказывать тебе что-либо таким способом. – Я фыркнула на это и, пристегнувшись, отвернулась к окну, пока Гром заводил машину. Оставшуюся дорогу мы ехали в тишине без каких-либо новых попыток наладить контакт.
Остановившись за два квартала до универа, Купряшин высадил меня в непроходимом переулке, чтобы добирались мы врозь и не вызывали ничьих подозрений. Я вышла, не оборачиваясь, и стала ждать опаздывающего Симонова, с которым уже все в универе нас давно поженили, решив, что наши чувства сильнее времени. Мы никого не разуверяли, просто потому что да какое им вообще дело, ну и с другой стороны это было отличным прикрытием. Гром всё не уезжал, а я всё не оборачивалась, хотя уже и с трудом вспоминала на что конкретно начала обижаться.
– До вечера? – Я неоднозначно дернула плечом, то ли посылая к черту, то ли выражая неоднозначность своих планов на вечер. – Мир? – Я упорно продолжала молчать. – Мир, ну не дуйся. М? – Таким голосом вводят в транс, не иначе! Главное не смотреть ему в глаза, точно же загипнотизирует. Чтобы сбить эти чары, сразу захотелось делать всё наперекор. – Мирка, ну правда, не обижайся, ты же знаешь какой я нахал, но ты же любишь меня, даже несмотря на это! – А вот и вспомнила на что надулась, спасибо за подсказку. – Ну обернись, Мир.
– Чего тебе? – Я всё же повернулась, скрестив в оборонительной жесте руки на груди. Купряшин расплылся в улыбке, паршивец неотразимый.
– Я тебя люблю. – Главное не смотреть ему в глаза, утонуть же можно и всё забыть напрочь! Что бы он не начал говорить, кажется, это затягивает в какое-то уютное болото добровольного разжижения сознания. – Ты вечером приезжай, а я приеду чуть позже сегодня. Заеду по делам и немного задержусь.
– Что? – Сквозь туман чар я вдруг расслышала сказанное. Я, значит, обиженная, а он вечером куда-то собрался? – Ах так? Ну и задерживайся, я вообще сегодня не приду!
– Мир, не дури, ну чего ты? – Купряшин пытался справиться с желанием выпороть меня прямо посреди улицы, поддерживая свой голос на достаточно достоверном уровне нежности ко мне, хотя я уже и сама бы надавала себе подзатыльников, но остановиться уже была не в силах.
– А ничего! – Я увидела подъезжающего однокурсника и направилась в сторону его машины, обернувшись к Грому лишь для того, чтобы позлить его ещё сильнее, показав язык. – Я сегодня пойду гулять с подругами! До утра!
– Чокнутая, стой! – Купряшин, не сдержавшись, выбрался из машины, но я уже нетерпеливо пищала Антону «Жми!» и мы быстро стали отъезжать от взвинченного профессора, которому мой несчастный друг смог лишь состроить очень извиняющееся и недоуменное выражение лица.
– Женщина, ты в своем уме? – Антон хотел каких-то более подробных объяснений, чем просто побег. – Или это весеннее обострение?
– Звони Юльке, у нас с ней сегодня девичник! – Я уже вошла во вкус, буду изводить всех сегодня, видимо.
– У нас с ней другие планы на сегодня. – Однокурсник недовольно фыркнул в мою сторону, за что получил тычок в плечо.
– Планы изменились! Теперь ты сидишь в одиночестве дома, а мы с твоей девушкой напиваемся! – Для пущей убедительности я еще и кивнула после своих слов.
– И что за повод?
– Все мужики козлы!
– Допустим, – Антон примирительно согласился, – но почему я дома-то остаюсь? Я могу пойти с вами и поддакивать.
– Нет! Не упрашивай, а то опять ничего не получится из моего разжигания ненависти ко всему мужскому и мы уже будем умиляться тому, какой ты хороший. Мы это уже проходили, так не пойдет.
– Вот так всегда, накосячит кто-то другой, а отдуваться за это мне. – Симонов припарковал машину у универа и, достав телефон, набрал номер Юли. – Кажется, наша сумасшедшая подруга вызывает тебя на незапланированный, но жизненно-необходимый шабаш сегодня вечером. А я, как верный пёс и трезвый водитель, буду ждать вас на почтительном расстоянии. Угу, дома. – Антон что-то выслушал в трубке, попрощался и повернулся ко мне. – Ну что ж, добро дано, можешь выдыхать, а то лопнешь же от напряжения. Будет вам вечером девичник.
Я довольно расплылась в улыбке, теперь грядущий день не казался мне таким мрачным, чего нельзя было сказать о моём поникшем друге.