— Готово, — повторил Виктор.
Всё произошло так быстро, что Талбо даже не заметил, как излучатель сделал своё дело.
— Это всё? — ещё раз спросил он.
Виктор засмеялся. А потом его смех заразил и всех остальных в лаборатории.
Техники цеплялись за приборы, по щекам Виктора текли слезы; вокруг Талбо бушевало всеобщее веселье, а он стоял возле крошечного неровного пятнышка на стекле и чувствовал себя умственно отсталым.
— Готово? — снова беспомощно произнёс он.
Прошло довольно много времени, прежде чем люди успокоились, и Виктор отвёл Талбо в сторону от огромного стекла.
— Дело сделано, Ларри, и мы можем продолжать. Ты замёрз?
Обнажённое тело Талбо было покрыто пятнышками мурашек, словно причудливым рисунком. Кто-то из техников принёс ему одежду. Он стоял и просто наблюдал.
Теперь он уже больше не находился в центре внимания.
Все смотрели на другой гразер и крошечное переливающееся пятно голографической пластины. На несколько мгновений напряжение отпустило участников эксперимента; сейчас на лицах опять появилось сосредоточенное, напряжённое внимание. Виктор надел на голову наушники, и Талбо услышал, как он сказал:
— Хорошо, Карл. Включайте на полную мощность.
Почти мгновенно лабораторию наполнил шум заработавших генераторов. У Талбо вдруг заболели зубы. Звук нарастал, превратился в невыносимый вой, а потом перешёл за порог слышимости.
Виктор махнул рукой своей помощнице — той, что находилась у усилителя, установленного за стеклянной пластиной. Она быстро наклонилась к окуляру проектора и включила прибор. Талбо не увидел никакого луча, зато услышал тот же тихий щелчок, что и прежде, затем раздалось негромкое гудение, и там, где он стоял несколько мгновений назад, в воздухе повисла голограмма, изображавшая обнажённого Ларри Талбо в полный рост.
Он вопросительно посмотрел на Виктора. Тот кивнул, и Талбо приблизился к призраку, попытался его коснуться, но рука прошла насквозь, подошёл поближе, заглянул в карие глаза, заметил поры на носу — даже зеркало не давало такого точного изображения. Его передернуло, точно кто-то коснулся души ледяной рукой.
Виктор разговаривал с тремя техниками-мужчинами, а через несколько минут они занялись изучением голограммы с помощью чувствительных приборов, оценивающих степень чёткости и сложности призрачного образа. Талбо наблюдал, зачарованный и напуганный. Ему казалось, что он вот-вот отправится в самое главное путешествие своей жизни; путешествие, добраться до конечной цели которого он так мечтал.
Один из техников махнул Виктору рукой.
— Чисто, — сказал он Талбо. А потом, повернувшись к девушке-технику, стоявшей возле второго усилителя, скомандовал: — Ладно, Яна, убирай его отсюда.
Девушка включила двигатель, проектор развернулся на резиновых колесах и откатился в сторону. Талбо стало немного грустно: его копия, обнажённая и беззащитная, задрожала и растаяла, будто утренний туман, исчезла в тот самый момент, когда девушка выключила проектор.
— Отлично, Карл, — говорил в это время Виктор, — теперь давайте стойку. Уменьшай отверстие и жди сигнала. — Потом, повернувшись к Талбо, он пояснил: — А вот и твой крошечный двойник, приятель.
Талбо почувствовал, что возрождается.
Другая женщина-техник вкатила стальную стойку высотой в четыре фута и поставила её в самом центре лаборатории — таким образом, что крошечная, блестящая игла, расположенная на верхней части стойки, касалась лёгкой зыби на стекле. Это и была самая важная стадия эксперимента. Создание голографического изображения в полный рост обеспечивало точность воспроизведения. Сейчас же наступил момент рождения живого существа, Лоуренса Талбо, обнажённого, размером с малюсенькую клетку, обладающего сознанием, опытом, воспоминаниями и желаниями настоящего Талбо.
— Карл, ты готов? — спросил Виктор.
Талбо не услышал ответа, но Виктор кивнул, словно прислушивался к чему-то.
— Отлично, убирайте луч! — скомандовал он.
Всё произошло так быстро, что Талбо почти ничего не заметил.
Микропионовый луч состоял из частиц в миллионы раз меньше, чем протон, чем кварк, меньше, чем мюон или даже пион. Виктор назвал эти частицы микропионами. В стене появилось отверстие, из которого вырвался луч, прошёл сквозь голографическую рябь в стекле и снова исчез, когда отверстие в стене закрылось.
Всё это заняло миллиардную долю секунды.
— Готово, — объявил Виктор.
— Я ничего не вижу, — сказал Талбо и тут же понял, каким дураком, вероятно, кажется этим людям. Естественно, он ничего не видел. Потому что видеть было нечего… невооружённым глазом.