Я медленно кивнула в ответ.
Потом зажмурилась и потерла лоб.
На следующий день я шла в офис, полная решимости найти другой предмет, который бы ну никак не мог возникнуть на моем столе. Вчерашний опыт так изумил мою логику, что та страстно пыталась опровергнуть существование любых неписаных законов, тем более мистических, а потому рьяно искала новый предмет для пробы.
Вскоре искомый нашелся — им оказалась роза. Да, обычный цветок. Что сложного, спросите вы. Может быть, и ничего. Но девушке с моей комплекцией цветы дарили нечасто, последний раз года четыре назад, а потому хохочущий рационализм радостно потирал руки в предвкушении скорого провала.
Я только пожала плечами. Роза так роза. И принялась наполнять воображаемый цветок золотым светом, разглядывая в уме его красные лепестки и шипастый стебель, представляя тот лежащим на моем рабочем месте.
Несколько раз в течение дня я возвращалась к этой картинке и снова забывала про нее.
А под вечер к директрисе пришел какой-то ухажер с букетом цветов. И все бы ничего, но он не забыл подарить и нам — простым переводчицам — по цветочку, чтобы «не скучали». Как только цветок, подобный тому, который крутился в уме целый день, лег на угол моего стола (равно как и на Ленин, Танин, Юлин и т. д.), я сдержанно ответила «спасибо» и скрипнула зубами.
А под вечер, возвращаясь домой, зачем-то посмотрела на небо.
И как ты только прокручиваешь свои шестеренки, Вселенная? Как это все работает? Кто бы объяснил…
Мишку я все-таки нашла. Детвора пыталась закинуть его в мусорный ящик. Я отбила кота, зло отчитав всех, кто к этому был причастен, потом накормила несчастного Михайло и долго держала его на коленях, пока кот не перестал дрожать. Потом отнесла за дом, где редко гуляли дети, и оставила там, успокоившегося и мурчащего.
Снова попробовала стереть горький желчный привкус от людской жестокости. Получалось плохо. Я вздохнула и поднялась по лестнице.
А дома… дома ждал сюрприз. Настоящий, теплый, самый лучший из всех. Дома была мама!
Трудно объяснить, что меняется, когда домой возвращается родной, любимый человек. Всего не передать словами. Это как целый мир, который вдруг поворачивается к тебе с радостной улыбкой.
Привезенные вещи уже лежали повсюду — на диване, креслах, ковре.
— Диночка, чего же ты мне не сказала про бабушку? — с порога спросила взволнованная мать, обнимая меня. — Как же?
— Мам, ведь нормально все уже. Каждый день она все бодрее и лучше. И я так рада, что ты вернулась. Все будет хорошо теперь, ты не переживай.
Она смахнула скопившиеся в уголках слезы и рассмеялась:
— Чудо ты мое! Я очень, очень по тебе скучала.
Даже Анатолий расцвел. Выглядел вполне прилично — в отглаженной рубашке и брюках. И вроде как даже готовил что-то на кухне. Запах доносился не пельменный и не котлетный. Я удивленно покосилась на него, пока он не видел.
А потом было просто хорошо. Пили чай, делились новостями, мыслями, рассказывали о буднях, ели приготовленную отчимом курицу, привезенные мамой конфеты. После чаепития мама предложила разобрать новые вещи, а что понравится, я могла оставить себе. На выбор. Так было всегда. И эти моменты я очень любила. Пусть не была самой привлекательной в мире, но наряжаться всегда так приятно, и мы с удовольствием прокопались в одежде до поздней ночи.
И наверное, впервые за долгое время схлынула тоска, а мир снова наполнился теплом и светом, от которых было хорошо даже ночью. И кровать больше не пугала, а стала вдруг уютной, как в далеком детстве.
Уже засыпая, я слышала, как на кухне смеются мама и дядя Толя. Оттуда текла хорошая энергия, хорошее ощущение. Почувствовав это, спокойная и довольная, зарывшись в одеяло, я уснула.
Глава 3
В этот день жизнь моя изменилась навсегда.
Я просто знала это. Почти без эмоций, отрешенная, заледеневшая в ложном спокойствии… Я смотрела на плывущие по голубому небу облака, щурясь от стоящего в зените солнца. Хлопали флаги на высоких башнях, я слышала их, хотя вокруг сновали толпы народа, в основном туристы. Били где-то в отдалении церковные часы, играл, расположившись прямо на площади, вымощенной булыжником, квинтет. Хорошо играл, задорно. Веселил людей, зарабатывал приличные деньги, судя по монетам в раскрытом контрабасовом чехле.
В какой валюте? В евро.
Здесь все в евро, и уже давно.
Я медленно, будто с натугой, еще раз обвела взглядом площадь, в центре которой стояла. Туристы обходили меня, словно реки торчащий на пути камень, а я вообще ни на что не обращала внимания. Ни на них, ни на красоту архитектуры за спиной, которую видела впервые в жизни, ни на многоязычную речь.
Башни, старинные постройки, что-то звучащее, иногда отдаленно напоминающее русские слова.
Я была в Праге.
Теперь-то точно поняла, что умею переноситься.
Город был настоящим настолько, насколько вообще может быть. Булыжники, люди, сидящие на треногих стульчиках художники, рисующие портреты, проходящие мимо японские туристы с неизменными камерами на шеях. В основном, как я уже заметила, все шли мимо кафе к знаменитым часам где-то справа от меня. Было в них что-то столь особенное, что толпа в том месте не редела, а, казалось, только увеличивалась.
Плевать мне на часы. Прагу я всегда хотела увидеть, но не таким образом.
Руки медленно сжались в кулаки.
Теперь я точно изгой. Никогда и ни с кем не поделиться мне этой тайной, ни одному человеку не рассказать о произошедшем. Дар это или проклятие? Откуда вообще взялся этот чертов «талант»?
Второй раз не мог быть ошибкой. Да и глупо отрицать очевидное.
Если раньше я думала, что какой-то парк мог мне померещиться, то Прага — точно Прага.
Я узнала об этом из магнитов, которыми были облеплены двери местных туристических магазинов. Мне никогда теперь не забыть того шока, когда я прочитала название чужеземного города своими глазами. Запыхавшаяся, взмыленная и паникующая, я бегала по незнакомым местам, пытаясь понять, что же снова произошло.
В сущности, ничего особенного. Еще один перенос. И больше я не дышала как конь, не заламывала в отчаянии руки и не ревела. Просто приняла истину как она есть. Я не такая, как другие. И я могу переноситься.
Что бы это ни значило.
И это навсегда теперь отделило меня от общества. Стало тяжелой тайной, которая никогда никому не откроется, заставит меня сползти еще на ступень вниз по социальной лестнице. Я и раньше не отличалась общительностью, а теперь вообще рта не раскрою. Зачем? Чтобы издевались, высмеивали, сочувствовали, качали головами или изучали, накачивая психотропными средствами? Подумать только, какой прорыв в массах мог случиться, если бы избранные научились делать то же, что и я? Да власти годы потратили бы, держа меня в клетке и на больничном столе, лишь бы выявить секретный ингредиент, открывающий двери человеческому телу в иные пространства.
А я об этом не просила. Злилась. Не хотела особенно отличаться, мне и раньше-то друзей завести почти не удавалось, теперь о них совсем можно забыть.
В сознании что-то изменилось.
С осознанием того, что я «другая», пришло и новое отношение к прежним вещам. Что-то вдруг стало мелочным и суетливым, не заслуживающим больше внимания.
Откуда-то возникла во мне новая сторона — холодная и рассудительная, почти не дающая эмоциям просачиваться на поверхность. Видимо, защищающая разум от перегрева, как предохранитель. А ведь я такой раньше не была.
Но, видно, так тому и быть. Теперь многое поменяется. Очень многое.
Я вдруг громко и хрипло рассмеялась, напугав проходящих мимо туристов.
А ведь как хорошо начинался день!
Все было обычно, понятно и привычно. Офис, разговаривающая по телефону директриса, уехавшая куда-то по делам заведующая, уткнувшаяся в мобильник Татьяна. А потом, черт бы ее дернул, радуясь отсутствию начальства, ко мне повернулась Ленка:
— Динка! Я таких новых обоев на рабочий стол накачала. С ума сойдешь!