- Что-что?
- Я люблю вас, - повторил Ноам невозмутимо. – Всей своей сущностью, душой и сердцем.
Несколько секунд Дирн понятия не имел, как на это реагировать, а затем дикое напряжение и смутный страх вызвали в нем неожиданную реакцию: он громко рассмеялся. И смеялся не меньше минуты, прежде чем смог, наконец, остановиться и шокировано произнести:
- У вас оригинальное чувство юмора.
- Это была не шутка, - каменная серьезность Ноама быстро стерла с его лица остатки смеха и заставила внутренне оцепенеть. – Я уже много лет глубоко и непреодолимо люблю вас. Всё это время я молчал лишь потому, что не привык делать то, чего на самом деле желаю. Но больше не имею сил скрывать это.
Дирна словно поразило чарами неподвижности и безмолвия. То, что сейчас происходило, казалось ему дичайшим сном, самым жутким и безумным из всех, что он когда-либо видел.
- Я не верю, - удалось ему наконец произнести запинающимся голосом. – Это не может быть правдой.
- Почему?
- Да потому что это чушь! Вы же презираете меня. Вы всегда всячески старались задеть меня!
- Потому что хотел так привлечь твое внимание, - со вздохом сказал Ноам. – Тогда я не находил в себе смелости признаться, но и не хотел быть для тебя пустым местом. Всё лучше равнодушия.
Дирн заметил своевольный переход с «вы» на «ты» и почувствовал еще большую ярость. Как будто признавшись, Ноам счел, что теперь имеет на него какое-то право…
- А три с половиной года назад? У вас уже были чувства ко мне?
- Да.
- И хорошо же вы обошлись со мной, когда я подал прошение о Красной Бумаге. Вы его проигнорировали! Чушь это всё!
- А ты все еще об этом помнишь? – Ноам мимолетно улыбнулся. – Да, это был глупый поступок. Но я по своей наивности надеялся, что вместо того чтобы обращаться к другим, ты попробуешь попросить меня лично.
Дирн встал. У него больше не было сомнений, и это делало его дальнейшее присутствие здесь невыносимым.
- Дирн, - Ноам встал вслед за ним, но благоразумно остался стоять на другом конце стола. – Не беги от меня. Это тебе не поможет.
- Не смейте так обращаться ко мне!
- Скажи мне правду: есть ли у меня шанс на взаимность?
- Нет! – выдохнул Дирн в беспомощной ярости. – Никакого шанса!
- Ты ничего обо мне не знаешь, но отвечаешь так резко, - Ноам снова едва заметно улыбнулся. – Даже это в тебе прекрасно.
- Вы не в своем уме!
- Возможно. Но вот что я тебе скажу. Мне уже неважно, что ты обо мне думаешь. Я буду добиваться тебя. Так или иначе, в конце концов, ты будешь моим. И ты будешь счастлив со мной, я тебе обещаю.
Безграничная уверенность, прозвучавшая в этот момент в его голосе, холодное спокойствие, написанное на лице – всё это вызвало в душе Дирна леденящий ужас и одновременно усилило его и без того немалую злость.
- Я ни за что не поддамся! – сказал он прямо-таки с бешеной решимостью, направляясь мимо Ноама к двери. – Благословенный вы или Дремлющий, я вам не уступлю.
- Хорошо, - ответил Ноам, насмешливо и мягко глядя ему вслед. – Никто и не ждал, что будет легко.
К счастью, последней фразы Дирн, несшийся разъяренным вихрем к выходу, уже не услышал. Впрочем, и того, что он узнал, было достаточно, чтобы навсегда распрощаться с простой и ясной прежней жизнью.
========== Глава 8. Гость ==========
Этой ночью Дирн долго не мог уснуть, да и не пытался: наворачивал круги по гостиной, раз за разом анализируя события в Сапфировом Бору. При всем желании он не мог об этом не думать: его бесконечно поражало всё, что сказал ему Ноам, но больше всего тот факт, что Благословенный, очевидно, был с ним абсолютно честен. У него просто не было причин лгать о таком, и, кроме того, повидав многое в жизни, Дирн научился выявлять фальшь даже в самой искусной лжи.
В признании Ноама, к его великому несчастью, не было даже грамма лжи; более того, была искренность до того огромная и дерзкая, что у него всё бурлило внутри при одном воспоминании. Не то чтобы он испугался, в его жизни бывали ситуации и посерьезнее, но такого рода приключений ему еще точно переживать не доводилось. Никогда еще Благословенный не признавался ему в любви, да еще и с дополнением в виде таких наглых заявлений.
Конечно, ни о какой взаимности не могло быть и речи, Дирн даже не рассматривал такую возможность. Ноам никогда не нравился ему из-за чрезмерного высокомерия и равнодушия к нуждам собственного народа, но даже если б не это, у них бы все равно ничего не получилось.
После смерти родителей Дирн утратил потребность в любви и сам ни к кому ее не испытывал. Он никогда не помышлял о женитьбе или о каких-то особо близких отношениях, он слишком привык быть один, полагаться только на себя и отвечать только за себя; тяжелое детство и юность, полная скитаний, не могли не оказать соответствующего влияния на всю его жизненную позицию, и главным его побочным выводом стало нежелание впускать кого-либо в свое сердце, привязываться к кому-либо настолько, чтобы впоследствии это могло причинить боль.
Это был подсознательный страх, страх, которого он не признавал, и, тем не менее, подчинялся ему со всем упорством. Всё, что касалось любви и сердечной привязанности, пугало его, казалось худшей опасностью из всех возможных, и потому он был в ярости от признания Ноама, ведь не приходилось сомневаться в том, что тот был серьезен относительно своего намерения начать его «добиваться».
Дирна это беспокоило не потому, что он боялся проиграть, а потому что сама ситуация была для него чуждой, она вызывала в нем инстинктивное неудовольствие и глубокую тревогу, которую он никак не мог побороть.
Но было во всем этом и кое-что странное. После разговора с Ноамом он вдруг стал по-другому смотреть на свое буйное баловство с Хрустальным Князем. Казалось бы, в этом не было никакой связи, но теперь он с настороженностью анализировал проведенные две ночи и всё больше склонялся к мысли, что уж слишком много страсти полыхало между ними, уж слишком много нежности отдавал ему этот, по сути, незнакомый мужчина, и уж слишком легко он заверил его в том, что однажды позволит себя увидеть…
В конце концов, Дирн чуть не заболел от всех этих гнетущих размышлений, но в итоге все же разработал план действий. Во-первых, он решил избегать встреч с Ноамом всеми мыслимыми и немыслимыми способами, а во-вторых, отказаться от дальнейших выездов к Хрустальному Князю. Пусть он сам получал невероятное удовольствие от этих встреч, это все же необходимо было сделать хотя бы на какое-то время. Только после принятия этих двух решений он смог наконец-то заснуть, но и во сне ему не было покоя: его преследовали странные мрачные видения, в которых яркие белые сполохи почему-то яростно сражались с пронзительными черными вихрями…
*
Утро принесло очередной удар, правда, в этот раз несколько иного рода. Дирн был еще на полпути к Алмазному Каньону, когда увидел бегущих ему навстречу ювелиров и одного Волшебного Мастера (так в Тамире называли специалистов по добыче и обработке Волшебной Пыли). Дирн сам ускорился и вскоре с изумлением услышал следующее: