Только местные аборигены сидели тихо, молясь в церквях о возвращении саксонского короля. Хоть одного, хоть другого, им, кажется, было уже без разницы. Лишь бы не датчане. Но никакого подпольного сопротивления, саботажа, отравленных колодцев или внезапных убийств не было, саксы даже не пытались сопротивляться. Архиепископ Вульфхер мудро объявил нашествие данов карой небесной за грехи, и богобоязненные саксы покорно склоняли головы.
Миновал Йоль, середина зимы. Рагнарсоны вновь устраивали пир, но мы на него не пошли, вместо этого вызвавшись караулить на стенах. Немногие хотели нести службу во время праздника, да и среди команды «Морского сокола» некоторые открыто роптали, но большинство моё решение поддержало. На пиру нам снова могли устроить какую-нибудь подлянку, а так у нас появлялась уважительная причина для того, чтобы его пропустить.
Йоль мы отпраздновали потом, устроив собственный маленький пир с самогонкой и продажными девицами. Рагнарсонам «огненного эля» тоже продали, по хорошей цене, ещё и подзаработав при этом чуть ли не больше, чем они выделили нам с данегельда.
Следом за Йолем прошло Рождество, и хоть мы не праздновали, но зато весь город погрузился в богослужения и мы могли наблюдать, как это проходит у саксов. И если Йоль был весёлым праздником, во время которого можно было напиться и наесться вволю, своего рода светлым лучиком посреди долгой зимы, то здешнее Рождество ничуть не напоминало праздник из будущего с добрым стариком Сантой. Тут это скорее выглядело чередой богослужений, несомненно, по своей изначальной задумке светлых и радостных, но теперь скорее утомительных и скучных. Обязаловка как она есть.
Вскоре вновь запахло приближающейся весной, с крыш начало капать, а солнце из тусклого и бледного стало вновь становиться насыщенным и ярким, как яичный желток. Реки пока не вскрылись, просто с каждым днём лёд потихоньку просаживался вниз, уступая место талой воде.
— Бранд, нам надо обязательно туда вернуться, — талдычил Жадина. — Как лёд сойдёт, там же глубже станет, заберём своё, нельзя просто так всё оставлять.
Он всё не мог отпустить выброшенное за борт добро, словно бы мысли о том, что наше имущество валяется где-то на дне озера, причиняли ему почти физические страдания.
— Холодно же, ты сам нырять собрался? — нехотя возразил я.
— А если надо, и сам буду нырять! Ты пойми, ну нельзя же так! А что холодно, ну так я этого огненного эля хлебну! — глаза Сигстейна горели.
Я был готов поставить всю свою долю добычи, что местные, которых мы тогда ограбили, в тот же день вытащили всё, что можно было вытащить.
— Как лёд сойдёт, сюда Элла заявится, — сказал я.
— А если момент упустим, вода тоже уйдёт, хрен мы чего достанем, — настаивал Жадина.
— Нет, Сигстейн, — отрезал я. — Там уже местные наверняка всё позабирали.
— Значит, ещё раз местных потрясём, — сказал Жадина. — Надо забрать, Бранд. Нельзя так.
— Можно, друг мой, можно, — я хлопнул его по плечу. — Всех денег не заработаешь и всю добычу не соберёшь.
— Но стремиться-то к этому надо! — с жаром произнёс Сигстейн.
— Да. Но всё самое ценное мы и так оттуда вывезли, а всякую дрянь и вспоминать не стоит, — сказал я.
Вместе с весной в Йорвик вернулось ощущение скорой войны, каждый день стучали кузнечные молоты, норманны точили топоры и мечи, чинили доспехи и заготавливали стрелы. Каждый знал, что скоро грянет битва, и каждый к ней готовился по мере своих сил и возможностей.
Лично я загодя наточил всё своё оружие до бритвенной остроты. И нож-сакс, и топор, и Кровопийцу, с которым теперь не расставался ни на минуту. В сыром британском климате ржавчина появляется быстро, поэтому ухаживать за металлом приходилось постоянно, почти ежедневно. Кольчугу, несколько раз залатанную, я тоже смазывал маслом, а плохие кольца менял на новые, лично их заклёпывая. Хочешь сделать хорошо — сделай это сам, этот принцип работает во все времена.
В голенища сапог я вшил железные пластины. От края и до самого подъёма стопы, защищая ноги от случайных ударов. Здесь было модно бить в выставленную вперёд ногу, торчащую из-под щита, а потом добивать раненого врага ударом сверху.
Свой старый кожаный шлем, потёртый и побитый жизнью, я тоже наконец-то заменил на новый, цельнометаллический, с полумаской и кольчужной бармицей, ниспадающей на плечи. Пришлось отвалить за него немало денег, но лучше уж переплатить за защиту, чем щеголять без неё вовсе, как это делали некоторые смельчаки, похваляясь своей ловкостью и доблестью. Похвалялись они обычно до первого пропущенного удара.