Лукреций резко обернулся.
Позади стояла молодая женщина в претексте с двумя пурпурными лентами; тога клинышками и защелками была подоткнута так, чтобы подчеркивать тонкую талию и высокую грудь. Лицом изящной лепки она напоминала статую, и была столь же холодна. Кудрявые волосы стянуты лентой из дикого шелка с проблесками золотой нити, оставляя свободным лоб, из-под которого смотрели насмешливо злые глаза.
- Вы кто? - спросил Лукреций настороженно.
Вместо ответа она сделала властный жест, и в его кошельке зашевелилась монетка-квадранс, о которой Лукреций уже позабыл. Секунду спустя монетка вырвалась и прыгнула ей в протянутую ладонь. Фокус старый, конечно - но он давно не видел, чтобы это проделывал кто-то, помимо него.
- Ты заклинательница монет, - понял Лукреций.
Значит, вот как она отыскала его. Монетка привела, предала.
- Ага. И намного сильнее, чем ты, - сказала женщина. - Потому я и почуяла тебя, а ты меня - нет. От тебя пахнет медяками, знаешь? Запах купороса и плебея. Будь цел храм Монеты, работал бы там гаруспиком, не выше. А это - кто? - она с недовольным видом указала на Юлию.
- Моя жена.
- Да она мертвая. Как так получилось? Впервые вижу такое.
- Неважно, - Лукреций встал, заслонив собой безмолвную Юлию. - Гаруспиком, говоришь?
- Ага, - она кивнула, потеряв всякий интерес к Юлии. - Не авгуром. И уж, конечно, не понтификом.
- А ты?
Гостья явно ждала этого вопроса. Она приняла горделивую позу, выпятив грудь, и Лукрецию вдруг стало понятно, что она еще очень молода, практически девчонка:
- А я и есть понтифик Монеты. Не по званию, но по факту.
- Ну конечно же. Значит, ты - Домна Октавия, - сказал Лукреций. Следовало бы догадаться раньше. Кто еще мог занимать столь высокий финансовый пост, как не заклинатель денег? - Фаворитка императора.
- Верно! - она широко улыбнулась. Слово "фаворитка" ее не покоробило.
- И ты следила за мной.
- Конечно, - заявила она. - Я знала о твоем прибытии еще загодя, и мне очень любопытно было взглянуть на настоящего заклинателя денег, из титовских времен. А ты пахнешь медью, бедностью и неудачами. Так даже неинтересно. Хочешь напугаться? - она хитро сощурилась.
Лукреций промолчал. Вздохнув, Домна Октавия извлекла золотой ауреус и показала им на Юлию.
- Вот эта дохлятина. Она же тебе чем-то дорога?
Опять без ответа.
Разозленная, Домна Октавия скорчила злую гримаску:
- Вот смотри. Когда ты уйдешь, а ты уйдешь, я пришлю сюда парочку федератов. И они всего за одну такую монетку отрубят ей башку. Ты даже помешать не сможешь.
Первым его порывом было ударить эту надменную девчонку. Но это было бы глупо. Стиснув кулаки, Лукреций совладал с тобой и сквозь зубы произнес:
- Ты этого не сделаешь.
- Не сделаю. А ты всё одно напуган до невозможности, - донельзя довольная его реакцией, Домна Октавия приблизилась и оказалась выше на полголовы. - Сервий спит и видит, как бы раскрыть мои коварные замыслы, но это зря. Потому что это неправда. И даже ты ему не поможешь, Лукреций Дрессировщик. Лет десять назад, когда я еще строфион не носила, я читала о тебе разные забавные истории и полагала тебя великим, гением. Теперь я вижу, какой ты: потный, трусливый и старый, - внезапно наклонившись, Домна Октавия жадно поцеловала его. От нее пахло можжевельником и юностью. Поцелуй длился секунд пять, пока Лукреций в ужасе не отстранился.
Домна рассмеялась.
- Зачем ты это сделала? - вскричал Лукреций, почему-то страшась обернуться к Юлии.
- Люблю целовать испуганных мужчин. Еще с детства, - она горделиво усмехнулась. - Завтра проверка адверсариев в архиве. Смотри не опоздай, герой моего детства. Авось и разоблачишь шпионку. Лови на счастье, - и она швырнула ему давешний квадранс, уходя.
Лукреций хотел остаться здесь, с Юлией. Но после произошедшего ему было нестерпимо стыдно. Ужасно, но им, кажется, завладело возбуждение, и он боялся, что грубым прикоснованием невольно причинит ей вред. Поэтому Лукреций бросил вороватый взгляд на проем, в котором скрылся слуга, в последний раз вглянул на жену и торопливо ушел, почти вылетел.
Юлия осталась одна, так и не узнав, что Лукреций был здесь.
Архив сгорел на следующее утро.
Лукреций и Сервий как раз стояли перед коваными литыми вратами в базилике, отделявшими общественную портику, наполненную такими же просителями, от личного таблинума императора. Четверо преторианцев, бритых и подтянутых, с фасциями на плечах, сверлили их неприятными взглядами. Все они были чистокровными авентийцами из патрицианских семей. Несмотря на декларируемое равнодушие к происхождению граждан, император ненавидел и тервингов, и химьяритов, и лувийцев, о чем Лукрецию и сообщил Сервий с оттенком одобрения. Император должен был принять их с минуты на минуту. Сервий то и дело посматривал на громадную клепсидру, выставленную в центре зала, и отсчитывал сыплющиеся крупинки песка.
- Пропустите! Срочное дело! - закричал, едва взобравшись на портику, замызганный епископал. На груди у него был дискос из грубой меди. Священник. Отталкивая остальных, епископал вскоре добрался до врат, но был остановлен преторианцем: