— А что они умеют?
— Они умеют подчинять огонь. Впрочем, на представлении все сами увидите.
Вилька замолчала, а Пыпер снова затянул песню о прекрасном будущем Пестяков. Янек некоторое время слушал, а потом задремал.
* * *Проснулся часа через три, когда коляска подъезжала к Триру. Если бы Янек сидел на козлах, он увидел бы огромные каменные ворота с надписью "Добро пожаловать в Южные земли" и красно-зеленые флаги, свидетельствующие о начале сезона ярмарок. Но со своего места молодой человек рассмотрел только почетный караул, который отдавал честь всем приезжим, и корзину для пожертвований. Но и без этого в Трире было на что посмотреть.
Главная дорога была выложена гладким, отполированным до блеска тысячью ног булыжником и вела к центральной площади, где устраивались ярмарки и представления. Дома вдоль улицы казались такими же торжественными, как ворота при въезде — двухэтажные, украшенные мозаикой, они махали прохожим цветными ладонями занавесок и отражали чисто вымытыми стеклами солнечные зайчики.
Прохожие тоже выглядели празднично. По крайней мере, Янек, всю жизнь проживший в Южных Провинциях, никогда не видел подобных нарядов. Женщины носили широкие длинные сарафаны, украшенные шелковыми лентами, вышитые жупаны, крупные бусы, звенящие серьги и браслеты и широкополые шляпы, а мужчины — разноцветные рубахи и штаны десятка разных фасонов.
Повсюду шла торговля. Бродячие лоточники предлагали пирожки, баранки, цветные леденцы, кольца, браслеты и миниатюрные копии главных ворот, вылепленные из соленого теста или глины. Из окон зданий высовывались пышнотелые матроны, демонстрирующие вышитые полотенца, скатерти и салфетки; в одном месте прямо вдоль дороги выстроились в ряд бородатые старички, нахваливающие плетеные корзины. У торговцев толпились покупатели и просто зеваки, отовсюду слышался оживленный говор.
Через некоторое время коляска свернула на боковую улочку и остановилась около кабачка со странным названием "Синее искушение".
— Дальше ходу нет, — предупредил рыжебородый кучер. — Дальше, господа хорошие, извольте прогуляться ножками. А я тута подожду.
Коляска качнулась, и Янек понял, что пора уходить. Он осторожно опустил ноги на землю и, пригнувшись, бросился за угол ближайшего дома. Там он огляделся, запоминая место, чтобы после представления быстро найти коляску, и направился в сторону главной улицы вместе с основной частью толпы.
Судя по количеству народа, до представления оставалось совсем немного времени. Огромная площадь, где могла разместиться небольшая армия, была запружена людьми, которые стояли так плотно, что пройти к сцене не было никакой возможности. Янек трижды пытался протиснуться к центру, но смог пройти лишь на два лошадиных крупа. Народ жаждал зрелищ и не желал пропускать кого бы то ни было вперед. Нужно искать другой путь.
Молодой человек выбрался из толкучки и пошел к домам, окружившим помост с трех сторон. На крышах и карнизах стояли и сидели люди. Обзор у них был получше, но лишних мест не наблюдалось. Три мощных вяза с западной стороны площади были увешаны людьми, как яблоня яблоками в урожайный год. Янек покачал головой и нырнул в подворотню. Там народа не было совсем. Молодой человек пошел вперед, надеясь обойти площадь и очутиться позади сцены. Может быть, оттуда можно пробраться к помосту.
Дворы разительно отличались от главных улиц: если в городе царствовала богиня достатка Айша, то это царство принадлежало Ярдосу, богу пустоты, мрака и обездоленности. Домики казались маленькими, темными и совсем не праздничными. На куче картофельных очисток, сваленных в углу, дремал облезлый пес. Седовласая бабуля, высунувшись в окно второго этажа, вылила на улицу помои, едва не окатив Янека.
Вот оно — отличие города от деревни: в Пестяках и десятке других деревень, где довелось в поисках работы побывать Янеку, дворы ничем не отличались от главной улицы, везде было одинаково бедно, но чисто, а здесь словно переплелись два мира. Мир света, доброты и праздника, и мир грязи, темноты и уныния.
Молодой человек невольно ускорил шаги, торопясь вернуться на главную улицу, и свернул за угол. Возле кучи мусора на перевернутой вверх дном плетеной корзине сидел абсолютно лысый мальчишка, лет десяти, и плакал. Рукав его вышитой блестящими нитками рубахи был разорван, на правой скуле наливался синяк.