— Серьезно? — Стивенс практически неверяще смотрит на блондинку, на которой написано, что у нее детство заиграло там, где надо замки вешать.
— Шшшш! — Девушка прикладывает палец к губам и подходит почти вплотную к Френку, осторожно выливая часть содержимого на подушку рядом с его головой, после чего осторожно присаживается на корточки и едва ощутимо тянет ткань на себя. Работает. Парень поворачивает голову, полностью утыкаясь в зубную пасту, но при этом так и продолжает спать.
Едва ли сдерживая смех, они выходят на улицу, отходя чуть дальше и позволяя себе, наконец, выплеснуть эмоции.
— Боже, завтра он будет люто ненавидеть все и вся, но оно явно того стоило, — Эйприл подходит чуть ближе к блондинке и мягко обнимает ее за талию.
— Ну, этот придурок давно нарывался на что-то подобное, и он должен быть благодарен тому, что мы не сделали что-то более жестокое, — Уэсли осторожно кладет ладони на плечи рыжей. — Но ты же понимаешь, что мы только начали?
— Я даже не сомневалась, кстати, а почему мы оставили Люка в целости и сохранности? — Эйприл приподнимает вверх правую бровь и с вызовом смотрит на блондинку.
— О, да ладно, не ревнуй, ты же сама прекрасно понимаешь, что он никогда не сравнится с тобой, никто никогда не сравнится с тобой… — Стерлинг кончиками пальцев убирает назад волосы Стивенс и смотрит с такой нежностью, что у обеих в какой-то момент начинает уходить земля из-под ног.
Эйприл не отвечает, только чуть приподнимается на носочки и оставляет осторожный поцелуй на чуть приоткрытых губах.
— Знаю, но разве я не имею права ревновать, раз уж… — Стивенс тянет мягко-мягко, понижая громкость голоса до шепота, а потом чуть приподнимает глаза и смотрит на блондинку огромными омутами, затягивающими в свои сети сквозь пушистые ресницы. — Раз уж ты моя девушка.
— Эйприл Стивенс, неужели ты только что назвала меня своей девушкой? — Стерлинг прижимается еще ближе и с лисьей хитростью смотрит на рыжую, хотя внутри у нее проснулись те самые пресловутые бабочки, от которых сводит каждый миллиметр.
— Да, ну, а почему нет? Мы обе поняли, что не можем держать себя в рамках дружеских отношений, мне казалось, что это логично. Или нет? — На лице девушки появляется какой-то скомканный испуг.
— Конечно да, просто так непривычно слышать это от тебя, но мне безумно нравится, — Стерлинг улыбается.
— Ага, тогда тебе должно понравиться и это, — Эйприл перемещает руки на шею Уэсли, одну запускает в волосы, а второй мягко касается кожи, поднимается на носочки и целует нежно, но в то же время чуть более откровенно, чем несколько раз до этого, сильнее, чем обе они могли представить, жарче, чем это стоило бы делать в подобных условиях, так что когда Стерлинг сдавливает талию Стивенс, осторожно касаясь пальцами открывшихся участков кожи, обеих будто током пробивает от невозможности тех ощущений, которые однажды открылись для них будто бы по мановению волшебной палочки в ту секунду, когда обе они позволили себе чуть больше, чем просто целовать, чуть ярче, чем просто касаться, в разы сильнее, чем просто дышать…
***
Тремя неделями ранее
Эйприл целовала жадно, так, будто бы боялась, что еще немного — и случится что-то плохое, то, что больше не позволит им быть рядом друг с другом, она будто бы пыталась сбежать от того, что быстрее ее.
Стерлинг вопреки ей пыталась растягивать каждый вздох рядом со Стивенс, потому что те чувства, которые она рождала в ней, были так непохожи на что-то человеческое, будто бы на какое-то время ей открылся совсем другой мир, будто бы она, все это время жившая в шорах, вдруг наконец обрела способность видеть мир в каждом его проявлении, и этот мир был сосредоточен на кончиках ресниц Эйприл Стивенс.
Спрятавшись на заднем сидении машины, они на несколько минут могли позволить себе быть теми, кем им так хотелось быть, чувствовать то, что разрывало их изнутри на миллиарды созвездий, теряться в гранях друг друга и забывать о том, кто они, потому что в такие минуты, казалось бы, не существует ничего кроме рук, кроме губ, кроме тех касаний, которые катастрофой отзываются внизу живота.
— Я умираю от желания сокрушить тебя… — Тихо проговаривает Стивенс, отрываясь от блондинки и боясь почему-то посмотреть ей в глаза. Она чувствует себя сильнее, чем когда-либо до этого, и понимает, что готова ко всему, если при этом рядом с ней будет Стерлинг.
Она чувствовала то, что боялась чувствовать и вместе с этим боялась никогда не почувствовать — когда ноги сводит дикими судорогами, когда ты едва ли можешь контролировать себя в попытках сохранить хоть каплю самообладания, когда в голове непроглядный туман и ты не можешь думать ни о чем кроме человека, сидящего перед тобой, в котором оказалась целая вселенная, где Эйприл хотела потеряться, утонуть и больше никогда не возвращаться обратно.
Она не знала, была ли она готова, но она хотела до безумия, до дрожи, до бабочек внутри. Она хотела почувствовать то, что было так запретно в ее семье, в ее жизни в целом, где такая правильная и идеальная Эйприл Стивенс, которая могла любому показать пример того, как нужно вести себя и кем быть, чтобы не разгневать создателя, сейчас пряталась в машине, растворяясь в совсем нецеломудренных поцелуях за несколько мгновений до того, как утонуть во грехе с девушкой…
Все ее устои, мораль, принципы и помыслы перестают иметь хоть какое-то значение в тот момент, когда Стерлинг, буквально сквозящая наивной похотью, шепчет «Сделай это».
Назад дороги нет, и Эйприл чувствует, как блондинка осторожно надавливает ей на плечи, заставляя опуститься спиной на сидение, а сама нависает сверху, не прекращая целовать.
Они незаметно для самих себя решились на слишком важный шаг в своей жизни, и трепетность этого момента была настолько велика, что обеих девушек била такой силы дрожь, что, казалось бы, стоит им только подняться на ноги, как они тут же рухнут вниз.
Стерлинг касается ее настолько осторожно, что самой Эйприл хочется возмутиться и попросить о большем, но одна только мысль о том, что она для Уэсли будто бы фарфоровая, доводит до бешеного исступления, заставляя задыхаться от переизбытка ощущений. Никто никогда не обращался с ней таким образом, и это заставляло ее с каждой секундой все больше влюбляться в Стерлинг.
Блондинке страшно даже несмотря на то, что это не первый ее опыт. Сделать что-то не так, причинить Эйприл хоть какой-то дискомфорт казалось для нее на грани сумасшествия, она была настолько аккуратной, что поражалась сама себе, при этом полностью утопая в девушке, которая сдалась ей.
Они так долго вели войну, пытаясь понять, кто же из них сильнее, что даже не заметили, как обе пришли в этот момент, когда непримиримые враги стали друг друга кислородом в далеком космосе.
Когда Стерлинг осторожно касается краев длинной юбки и тянет ее вверх, кончиками пальцев касаясь кожи и рисуя на ногах абстракции, Стивенс замирает, позволяя себе до миллиметра прочувствовать каждое ее прикосновение, каждое действие, всю ее до самого основания.
Она была первой, кому Эйприл позволила целовать себя настолько чувственно, первой, кому девушка позволила касаться себя там, где для других навсегда был установлен знак «стоп», и делать с ней то, о чем Стивенс старалась даже не задумываться. Здесь и сейчас она была настолько подвержена власти блондинки, что ничего не могла с собой поделать. С ней она пошла против правил. С ней она позволила себя отступиться от морали. С ней она позволила себе просто быть и чувствовать то, что ей так хотелось. Она стала ее первой, без раздумий и препятствий, потому что только ей она была готова довериться вся целиком, потому что только с ней она была той Эйприл Стивенс, которой всегда хотела быть.