Рютгер Марофилл, наверное, тоже остался бы в стороне от всего этого, если бы он в то время был счастлив в личной жизни. Его роль в качестве главы Следопытов Короны сохраняла свою значительность при любом правлении; сместить с поста его тоже было не так-то просто, ибо требовалось, чтобы нового главу признали рыцари Короны и их негласный лидер - Аристайл Подгарский. Последний же был до того предан, честен и трудноубиваем, что стоял непреодолимой стеной на пути любого заговора по устранению Рютгера.
Но личная жизнь герцога, как мы помним, была трагически разрушена раз и навсегда. Когда же к гнетущей пустоте внутри этой жаждущей действий и страстей души добавилась тревога за семью, подогреваемая ситуацией младшего брата, Рютгер просто не мог не начать принимать самые решительные меры.
К покушению на короля-императора, что начались два месяца и четыре дня назад, Регент не имел никакого отношения. Рютгер был в этом абсолютно уверен. Он первым делом проверил сию гипотезу и с большим сожалением от нее отказался. Пришлось: вместе с ним над ней работала и леди Алиса Прекрасная, которая, хоть и не отличалась тем же полетом мысли, что у Рютгера, зато никогда не допускала ошибок.
Собственно говоря, сами покушения не стоили, казалось бы, столь подробного расследования, а больше всего напоминали чью-то провокацию. Попросту кто-то вечерами, а когда и рано по утрам, проникал во дворец через кухню (точнее, через прачечную, которая находилась при кухне) и довольно скоро покидал его тем же путем. Проводил он внутри, быть может, не долее одного-двух часов, однако ведь за это время можно натворить все, что угодно. И действительно: на таинственного злоумышленника стали валить все кражи, мелкие и крупные, без которых не обойтись ни в одном хозяйстве, - даже те, что случались в часы, когда неведомого посетителя заведомо во дворце не было. Вообще же, все доподлинно знали и шепотом передавали друг другу по углам: таинственный некто проникает во дворец, чтобы убить короля-императора, и только боги знают, почему он до сих пор не преуспел.
Печенка Рютгера была абсолютно согласна со сплетниками.
В утро, о котором идет речь, Рютгер добрался до дворца уже совершенно выбитый из колеи недобрыми предчувствиями. Не прибавило ему радости и то, что куча песка за ночь, похоже, пережила очередной оползень, отчего архитектура дворца снова изменилась. Здания с меняющейся архитектурой издавна были в Гвинане весьма в моде - как раз по причине королевского жилища. Например, многие учебные заведения (особенно для аристократов, где учили магии), строились по такому образцу. Проведя пять лет в подобном пансионе, сломав на движущихся лестницах ногу и обе руки, набив множество синяков, пытаясь добраться ночью до туалета, Рютгер такие дома на всю жизнь возненавидел. Увы, избежать посещения дворца он никак не мог: то был его долг.
Так вот, из-за ночного оползня на входе во дворец, рядом с табличкой "Куличики не лепить", дежурил лакей, который раздавал всем вошедшим вощеные таблички, где на скорую руку был нацарапан новый план дворца, со всеми изменившимися комнатами и сместившимся коридорами. Области, в которые заходить было опасно или которые на момент изображения карты не успели проверить, были помечены скрещенными костями.
Рютгер внимательно изучил предложенный ему план, не забыл вежливо поблагодарить лакея (аристократы почитали себя превыше благодарностей, но Рютгер просто не мог заставить себя быть грубым с таким симпатичным молодым человеком), и, подумав, решил, что проще всего будет пройти с королевским покоям через кухню. Что, собственно, и сделал, обогнув примерно треть дворца снаружи. По пути герцог Марофилл несколько раз провалился в песок по колено, но это никак не повлияло на белизну его одежд.
Наконец, Рютгер достиг пресловутой прачечной - и брезгливо миновал вход в пристройку, перескочив через пролившийся ему под ноги ручеек грязной воды. Кухня имела и отдельный вход, не менее грязный. Соваться туда очень не хотелось, но иного пути Рютгер не видел.
Герцог заглянул в кухню и узрел картину величайшей занятости. В воздухе плыли облака пара, такого густого и ароматного, что, казалось, в пору было питаться им одним, не дожидаясь более существенной пищи. Звон стоял невообразимый - возможно, им и впрямь получилось бы поднять мертвецов. А запахи, а запахи! Чего тут только не обонял опытный нос придворного интригана! Тут, кажется, слились в едином порыве остро пахнущий сельдерей и дорогая корица, доставляемая с Востока верблюжьим ходом, кислое дрожжевое тесто соревновалось с тертым сыром 'пармезан', аромат жареного чеснока, объединяясь с луковым духом и огуречным рассолом, сражал наповал. Определенную ноту вносила в это разнообразие мокрая собачья шерсть: при кухне жило множество собак. Последние выполняли полезные функции: во-первых, отчасти утилизировали отходы, во-вторых, вылизывали тарелки - ради пущей чистоты и гигиены.
Рютгер, поморщившись, поднес к ноздрям никогда не покидавшей его цветок мака, глубоко вдохнул дурман. Слегка расслабив, таким образом, ход своих мыслей, обычно напряженных, подобно скрипичным струнам, он вышел на середину кухни и замер.
Эффект был поразителен. Работа на кухне на мгновение замерла, и все взгляды обратились к герцогу Марофиллу.
-Доброго вам утра, - бросил Рютгер в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь. Впрочем, и это уже было много больше, чем аристократы обычно позволяли по отношению к слугам, особенно к слугам столь низкого ранга. Поварихи были обескуражены донельзя, а одна девчонка даже выронила поддон, в который выскребала золу из очага. Грохот разнесся по всей кухне.
-И вам доброго утра, господин, - раздались нестройные голоса тех, кто не был еще окончательно парализован созерцанием Рютгера. А там было, от чего парализоваться.
В свои сорок два года герцог еще пребывал в полном расцвете сил, отличался прекрасным цветом лица и нежелтыми белками. Что касается черт его, то Марофиллы едва ли ни с момента объединения Гвинаны славились мужской красотой - точно так же, как, к сожалению для Лауры, отсутствием красоты женской. Волосы Рютгера, благодаря его неустанным стараниям, отросли до пояса и приобрели оттенок не просто светлый, но почти белый, так что лишь наметанный глаз опытного парикмахера мог отличить его от ранней седины. Герцог был высокого роста, который увеличивал до ошеломляющего с помощью туфель на красных лакированных каблуках. Наконец, одеваться он предпочитал по последней моде, но неизменно в белое, что считалось в Гвинане цветом траура. Особую изюминку в его стиль вносила искуснейшая вышивка светло-бежевым, едва различимым на ткани шелком.
Надо ли объяснять подробно, какое впечатление производил Рютгер на лиц неподготовленных и даже относительно подготовленных, каковыми и были королевские поварихи, навидавшиеся всякого за время службы во Дворце-на-Куче?.. Думаю, мы оставили достаточно намеков, чтобы читатель мог самостоятельно вообразить себе это потрясение.
Даже запахи, устыдившись, как-то притихли. Правда, Рютгеру пришлось отмахнуться от особенно наглого тухлояичного душка, посмевшего сунуться в район его плаща.
-Итак, - продолжил герцог, - вы знаете, исключительно от скуки... До меня дошел слух, что через кухню готовится и едва ли не совершилось уже покушение на Его Величество. Вы можете мне что-то поведать об этом?
Поварихи переглянулись, и, после недолгого молчания, самая толстая из них - вероятно, самая опытная, - нервно вытерла руки о передник и выдала:
-Так это ж... это ж все они, вашсвелось, точно! Вот ни на столечко сомнений нет!
-Кто "они"? - спросил Рютгер скучающе.
-Этот... Орден Одинокой Чашки.
На несколько мгновений Рютгер замер, ибо уже для него настал черед впадать в ступор. Герцог мысленно перебирал все многочисленные организации, на которые Гвинана вообще и Варрона в частности были так богаты: всевозможные объединения, содружества и клубы, лиги героев и дружеские союзы, гильдии и студенческие общества, религиозно-рыцарские ордена (отличались они между собой такими мельчайшими тонкостями, что большинство давно уже плюнуло и даже не пыталось отделить одно от другого, справедливо полагая, что человек религиозный всегда найдет, за что и с кем повоевать), устоявшиеся разбитные пирушки и известные разбойничьи банды. Увы, ни одна из этих групп не носила подобного названия - а у Рютгера была превосходная память на такие вещи, ибо, по его опыту, именно от них чаще всего всего исходило беспокойство для властных структур.