Древнеанглийская поэзия

ни шевельнуться, —
ноги мои опутаны,
руки мои скручены,
и нет мне из бучила,
из адских врат исхода;
и рад я был бы вырваться,
да держат меня оковы,
кольца несокрушимые,
узы железные,
закаленные пламенем,
150
вериги тяжкие,
иго на шее, —
таково мне наказанье господне,
ибо помыслы мои он вызнал,
и он понял тогда,
господь престолов,
что была бы война жестокая
там с Адамом
за обладанье горним пределом,
когда бы владел я прежней силой;
155
здесь же мы терпим
темень и пламя
в нещадной бездне,
ибо владетель небесный
смел нас во тьму кромешную,
хотя не может нам в вину поставить,
что мы на земле бесчинствовали,
он же нас отлучил от света,
поместил нас в темень адскую,
а мы отомстить не можем,
160
невластны мы злом ответить
тому, кто сослал нас в бездну,
ныне он сделал мир срединный,
и там, господин, человека создал
по своему подобью,
ибо задумал пополнить
чистыми душами лучистое небо,
а нам же изловчиться, придумать надо,
как Адаму воздать,
а там и его потомству,
165
месть измыслить,
а вместе, если возможна,
отвратить его от этой затеи,
коли отыщем средство;
не надеюсь, что мы овладеем светом,
где сам он думает вечно
с ангелами наслаждаться благом:
нечего нам ждать от бога,
дух владычный не умягчится, —
уж лучше мы отлучим человеков
170
от неба, коль скоро оно не наше,
мы их понудим отречься
от воли, богом завещанной,
и тогда их господь отвергнет,
отлучит их от своего попеченья,
и тогда в пучине геенской
злосчастье они изведают,
и тогда в нашей власти будут
дети человечьи в этих вечных оковах.
Набег намеченный теперь обсудите;
175
пора, соратники, —
прежде я даривал
от щедрот моих сокровища,
когда мы радовались,
там владея престолом,
в местах блаженных, —
пора, соратники,
время настало
государю, как должно,
воздать за прежнее,
180
сослужить мне служение:
пусть единый из вас решится
ввысь, на волю
вырваться из преисподней,
прочь из этих узилищ,
лишь бы силищи ему хватило,
опираясь на крылья,[178]
воспаряя высоко,
тех облаков достичь,
где обретаются новосозданные
185
Адам и Ева,
там, на земле,
благами преизобильной, —
мы же в глубокое пекло,
вниз были изгнаны! —
ныне избраны люди
господом всемогущим,
и богатствами овладели,
той высочайшей частью,
что по чести должна быть нашей,
190
краем, что наш по праву,
но род человеческий
получил это счастье -—
вот я о чем печалюсь,
горько сердцу,
что горним царством
человеки навек владеют:
но коль хватит у нас лукавства,
мы измыслим способ,
чтобы господне слово,
195
завет они преступили, —
тогда ненавистнейшими станут,
зарок его нарушив,
ибо он грозен в гневе,
он положит предел их благоденствию
и воздаст изменникам по заслугам,
ждут их тяжкие муки.
Вот, обдумайте,
как бы их совратить,
ибо тогда не в тягость
200
будут мне в бездне цепи,
коль царства небесного лишатся люди.
Кто же в подвиге преуспеет,
обеспечит себя наградой,
он получит навечно
лучшую долю блага,
какое будет нами добыто
в этом бучиле огненном,
сидеть он станет вблизи престола,
тот, кто доставит в пекло
205
весть о человеках,
завет преступивших,
о том, что люди бесславно
словом и делом
вышли из воли господней
и ему ненавистны стали».[179]
Тут изготовился,
обрядился богопротивник[180]
рьяный в доспехи бранные, —
был он сердцем неправеден, —
210
шлем-невидимку надел
и дивными пряжками
накрепко пристегнул, —[181]
знал он множество
слов лукавых, —
в облаках воспарил он,
враг могучий,
из адских врат,
взмыл он в выси,
герой зломыслый,
215
пламя рассекая,
посланник преисподней,
с пагубным помыслом
о господних созданьях:
людей он надеялся
злодейской хитростью,
хотел совратить их,
чтобы господу опротивели;
так возносился он, несомый
силой диавольской,
220
покуда Адама
там, на земле,
враг не увидел,
тварь божию,
мужа, премудро сотворенного,
а вместе и его супругу,
жену благую,
этих двух, богатых
дивной благодатью,
что детям своим
225
дал государь небесный —
дар добродеяния.
Тут же высились
два древа,
и были они
весьма изобильны,
плодами богаты,
как всемогущий бог

178

...крылья... — В оригинале слово feðerhama (букв, «покров из перьев»), точное соответствие др. исл. fjaðrhamr. Так обозначаются в скандинавских сказаньях чудесные крылья Вёлунда (в «Саге о Тидреке», см. прим. к ст. 1—14 «Деора») и те, принадлежащие Фрейе, крылья, с помощью которых летал злокозненный ас Локи (см. напр. эддическую «Песнь о Трюме»).

179

Это тесное место ... и ему ненавистны стали. За ораторским пафосом этого замечательного монолога прощупываются связи с различными — нередко взаимоисключающими — темами англосаксонской поэзии. Начало речи Сатаны построено на элегических стереотипах (ср. ст. 137 след.), но постепенно пафос изгнанника сменяется пафосом вождя, воодушевляющеге дружинников и сулящего им место у своего престола (в аду!), ср. ст. 204. Возгордившись и нарушив обеты верности, Сатана уподобляется взбунтовавшемуся вассалу; вместе с тем он рассчитывает на верность своих собственных воинов (ст. 179 след.). Своею завистью к людям, пользующимся земными благами, он напоминает Гренделя, прислушивающегося к звукам арфы в пиршественном зале («Беовульф», ст. 86 след.), а коварством — лжесоветчиков германского эпоса (ср. в прим. к ст. «Видсида» о Бикки). Вместе с тем этот монолог находит близкую параллель у Авита: «Горе мне! Вот такое-то существо было возвышено надо мною, мое падение вызвало к жизни сие ненавистное племя. Смелостью я некогда возвысился, теперь же, увы, я отвержен и изгнан. .. Одно утешение остается мне в моем падении — знать, что если я не могу вновь подняться в запретные для меня небеса, то они запретны и для Адама с Евой». Отсюда может брать истоки и сходство с Мильтоном (ср. речи Сатаны в I кн. «Потерянного Рая»).

180

...богопротивник. .. — Лакуна перед этой строкой мешает заметить, что все последующее изложение относится уже не к Сатане, а к некоему его посланцу, которому отводится в дальнейшем главная роль искусителя. Появление посланца согласуется с последними словами речи Сатаны, но при этом оно находится в прямом противоречии со всеми известными версиями грехопадения, где Сатана действует без подручных. Этот решительный шаг в изменении легенды можно отчасти объяснить стремлением автора к правдоподобию: изобразив Сатану в оковах (образ, вероятно навеянный популярной в средние века легендой о сошествии Христа в ад; ср. прим. к «Видению креста»), поэт не оставляет для него возможности покинуть ад и осуществить задуманную месть самому. Достойно внимания, однако, что посланец в дальнейшем повествовании изображается совершенно в тех же словах, что и сам Сатана («враг могучий», «диавол», «герой зломыслый», «враг небесного владыки» и т. д.), наделяется его красноречием. Лишь в конце поэмы (ср. ст. 490 след.) автор считает нужным напомнить, что искуситель лишь выполняет волю пославшего его хозяина (ср. также с. 228 наст. изд.).

181

Тут изготовился .. . накрепко пристегнул. .. — Требуемое эпической темой (выступление воина в поход) описание не сообразуется с дальнейшим повествованием: искусителю не требуется никакого оружия, кроме «дия-вольской хитрости». Шлем-невидимка — сказочная подробность, встречающаяся в «Ките» (также в описании Сатаны, ср. ст. 45).