Под воздействием мучений у физиков пошатнулась сама их вера в возможность познания ими окружающего мира55. И они вымолвили, что «мир очень сложен, и человеческий разум явно не в состоянии полностью постичь его»56.
А ведь в своё время «современную науку неоднократно восхваляли за то, что, дав рациональные объяснения явлений природы, она исключила духов, дьяволов, демонов, мистические силы и анимизм»57. Но, за всё пришлось платить, и «к этому необходимо добавить теперь, что, постепенно изгоняя физическое и интуитивное содержание, апеллирующее к нашему чувственному восприятию, наука исключила и материю»58.
И потому сейчас «она имеет дело только с синтетическими и идеальными понятиями, такими, как поля и электроны, о которых единственно, что нам известно, это управляющие ими математические законы»59. И, для того, чтобы наполнить подобные абстракции хоть каким-то содержанием, ортодоксальной науке, в отличие от рекомендаций древнеарийской философии в аналогичных ситуациях, вновь пришлось вспомнить о духах60.
В результате, приверженцам современной науки «рассматривать материю как подлинно реальную становится всё труднее»61. И, хотя без интуитивного чувства реальности, позволяющего увидеть проблему изнутри, нет подлинной научной работы, именно отмеченного эффекта и добивается глобальная синагога.
Наука как инструмент контроля. Он позволяет ей продвигать в качестве философского обоснования научной деятельности «позитивизм», игнорирующий любые попытки проникновения в сущность изучаемого явления, и заключающийся в поиске любых достаточно приемлемых с точки зрения практики методов его описания. Подобное описание, найденное нередко второпях, конечно же, может быть очень далеко от действительно объективной реальности.
Собственно говоря, нельзя сказать, что позитивизм полностью противоречит древнеарийской философии. Он должен лишь быть дополнен здравым смыслом при поиске интересующих исследователя закономерностей.
Однако, именно о таком факте и тотально молчит глобальная синагога, почему, встав на позицию позитивизма, учёные оказываются игрушками в её руках. Их деятельность начинает заключаться в обосновании, пусть нередко и невольном, авторитетом науки любых происков финансового интернационала.
Особенно характерен данный подход для англо-американских научных школ. И неудивительно, что именно их достижения тайным мировым правительством преподносится нам сейчас как истина в последней инстанции.
Правда, многие стоящие на позиции позитивизма учёные осознают, пусть нередко и подсознательно, свою методологическую ущербность. Как следствие, они не пытаются строить общие теории, могущие предвосхитить столетия и оказаться зданием с цельным и окончательным планом, все части которого подчинены общему замыслу.
Подобные деятели науки возводят множество независимых одна от другой построек, сообщение между которыми затруднительно, а иногда и невозможно. И потому они не знают, «какова физическая реальность, лежащая за пределами математики»62, признавая лишь, что одним только «математическим знанием исчерпываются все наши знания относительно различных аспектов реальности»63.
И в рамках сионистской науки они не в состоянии прояснить вопрос о том, «сколь реальна математика?»64, и «реально ли физически то, что она утверждает относительно реального мира?»65. Ведь, нравится ли такое кому-либо или же нет, но известно, что «математика отнюдь не обязательно говорит истину о реальном мире»66.
Анализ методологии позитивизма свидетельствует, что «есть основания сомневаться относительно соответствия того, что говорит нам математика о реальности»67. И потому нередко случается так, что относящиеся к ортодоксальной науке «учёные решают какую-то проблему, но»68 получаемое ими«решение не единственно»69.
Лишённые знаний древнеарийской философией, «пытаясь построить теорию, они хватаются за любой математический аппарат, который позволяет им продвинуться к желаемой цели»70. И почти всегда «при этом они используют то, что есть под рукой, подобно тому, как человек, взяв топор вместо молотка, может выполнить какую-то работу достаточно хорошо»71.