Выбрать главу

— Тебе туда не надо.

— Но ведь Джеймс…

— Успеет тебя повидать. Мне надо кое о чем с тобой потолковать. О деле, которое тебя касается.

Она перестала упираться и с подозрением поглядела на мужа.

— Да я не про это. — Он не упустил случая поддразнить ее и, подталкивая к двери, сказал:

— Разве что у тебя одно только на уме.

Силван смерила его презрительным взглядом, потом взяла из рук бесстрастного дворецкого шаль, перчатки и шляпку.

— Благодарю вас, Питерсон.

Укутывая ее плечи шалью, Ранд вспомнил про Джеймса и про то, как его кузен обошелся с дворецким, и хихикнул. Петерсон, похоже, тоже про это помнил, потому что кивнул Ранду, а потом почтительно распахнул дверь перед Силван.

И вот они, наконец, выбрались на террасу. Силван зажмурилась — уж слишком ярким ей показался солнечный свет.

Ранд поразился — что-то похожее уже однажды происходило. Только тогда он боязливо жался в четырех стенах, не желая высунуть нос наружу, а она вытаскивала его на солнышко, где, собственно, и началось его исцеление. Он глянул на Силван, чтобы понять, вспомнила ли она об этом. Но шляпка с мягким верхом и размашистыми полями слишком надежно укрывала ее лицо.

Когда они дошли до того места, откуда не могли их услышать даже самые чуткие уши прислуги, Ранд сказал:

— Я с тобой посоветоваться хочу.

— Тебя мое мнение интересует? Почему?

Он обнял ее за плечи, будто поддерживая, помогая спускаться — они были как раз на середине широкой лестницы.

— Да потому, что я уважаю твое мнение.

— Неужели?

Голос ее звучал так, словно мысли ее были где-то далеко и она вовсе не хотела вникать в его слова. Но Ранд не намерен был отступать. Они шагали теперь по той самой разбитой тропе, которую так хорошо изучили в апреле.

— По-моему, в Клэрмонт-курте на этот счет существует единодушие. Разве ты этого не замечала? Деревенские женщины тоже тебя уважают.

— Я… — Она стала высвобождаться, и Ранду, чтобы не показаться назойливым, пришлось выпустить ее руку. Силван горько вздохнула:

— Фабричные женщины меня звали, но я…

— Наверное, они время не то выбрали. Ты просто не в духе была. Или еще что-то тебе помещало с ними пообщаться. — Он придумывал за нее оправдания, а потом попробовал расшевелить ее и заинтересовать. — Понятно, они видят в тебе союзника, а сейчас им как никогда нужна помощь.

Она покраснела, а потом выпалила:

— С чего бы это им видеть во мне какого-то союзника?

— Да потому, что им хочется, чтобы фабрика заработала вновь.

— Фабрика. — Силван замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась. — А ты это сделаешь?

— Если я потрачусь на фабрику, то у людей будет и работа, а следовательно, и хороший заработок. Они будут строить фабрику, значит, зиму переживут. — Он опять взял ее за руку выше локтя и легонько сжал. — Мужчины закончат стройку к лету следующего года, и тогда работа появится у женщин.

— Но тебе-то это зачем? — Она недовольно поправила поля шляпки, отогнув их немного назад. — Тратить год жизни и добрую долю фамильного состояния на строительство фабрики? Той самой фабрики, на которой страшной смертью погиб твой брат!

— Ну как ты не понимаешь? — Они уже вышли к океану и, не сговариваясь, повернули на тропу, ведущую к фабрике. — С тех пор, как тут погуляла буря, деревенские просят у меня — не просто просят, умоляют — отстроить фабрику. Им не хочется уезжать из Малкинхампстеда. Здесь жили их деды, и прадеды, и им не хочется покидать родные места.

Ослабив бант под подбородком, она откинула шляпку назад, и ее широкие поля больше не прятали лицо Силван.

— Ну да, а отец Доналд снова заведет свою песню про отречение от себя, про покорность воле Божией. Но что бы он ни говорил, никому ни в деревне, ни на фермах не захочется смиренно глядеть на собственных детей, умирающих с голоду.

— И ты знаешь все это, хотя утверждаешь, что ты с ними не разговаривала?

Ее губы дрогнули в усмешке:

— Большого ума, по-моему, не требуется, чтобы догадаться об этом.

— Это не от ума идет. У тебя дар сочувствия другим людям есть.

— Да брось ты, какой еще дар.

— А я тебе говорю: есть у тебя дар. Ты понимаешь других.

— Нет. Тебя-то я вовсе не понимаю.

— Гм. — Ранд задумался. Они уже взбирались на холм, откуда рукой подать было до фабрики. — Ну, наверно, семейная жизнь не может обойтись без трудностей. Как бы то ни было, мы — муж и жена, и так близки, как только могут быть близки между собой два человека. Нас скрепляют общие узы, и это очень тесные, сокровенные узы.

Силван ничего не ответила.

— Мы занимаемся любовью и испробовали, кажется, все, что только можно вообразить в этом деле, но я до сих пор не знаю, о чем ты думаешь. — Обхватив за талию, Ранд повернул Силван лицом к себе.

Она выставила вперед твердый подбородок.

— А зачем тебе это знать?

— Потому что ты моя жена. Я женился на тебе потому…

— Потому что священник с твоим братом застали нас на травке, — ядовито сказала она.

— Правильно! — засмеялся Ранд. — А на травке-то мы оказались потому, что я по тебе с ума сходил. Ты завлекла меня телом и душою.

Силван вырвалась из его объятий и поспешно отступила в сторону.

— Приятно слышать.

— Я же мог и не жениться на тебе. — Это ему пришлось сказать ей в спину.

— Ну, да, конечно. — Силван опять водрузила на голову свою шляпку. — А мое доброе имя? А то, что вся округа уже про наши забавы знала?

— И все равно меня бы никто насильно жениться не заставил.

Силван расхохоталась, и в ее смехе и правда было что-то похожее на настоящую, непритворную веселость.

— Ох, Ранд. Ты что, серьезно? Не понимаешь, что у тебя не было возможности увильнуть от обязанности повести меня к алтарю? Не тот ты человек и не та у тебя семья для такого рода вольностей. Только невежа и хам способен бросить девушку в таком двусмысленном положении. — А ты — ни то и ни другое.

— У меня голова кругом идет от такой высокой оценки, да еще из твоих уст.

Она не обратила внимания на его шпильку.

— Представь себе, что сказала бы твоя мать, откажись ты жениться на мне? А как бы ты стал объясняться с братом? Или с тетей Аделой?

— Ну, они, конечно, расстроились бы, — вынужден был признаться Ранд. — Но я бы их уговорил!

— Нет, Ранд, — мягко сказала Силван. — это ты про какого-то другого человека говоришь. Вот Джеймс, возможно, способен на такое. А тебе совесть бы не позволила отказаться — И, переменив тон, спросила:

— Так что там насчет фабрики? Все оборачивалось совсем не так, как он задумал.

— Я просто хотел поговорить с тобой, посоветоваться. А ты все время прячешься в свою раковину и будто нарочно отталкиваешь меня.

— Это мое дело! — резко сказала Силван и, не оглядываясь, зашагала вверх, только дойдя до вершины холма, она остановилась и подождала Ранда.

Потупив глаза и уставившись на кончики своих туфель, Силван молча шла рядом с ним. Ранд почувствовал уныние. Легко было его матери давать добрые советы насчет того, как ему поладить с женой, а попробуй пробиться сквозь те преграды, которые она так тщательно громоздит и так ревностно оберегает. Ранд потянулся к ней, развязал ленту под подбородком и откинул шляпку на спину. Ему хотелось заглянуть ей в глаза, взъерошить волосы, поцеловать ее. Силван стояла на вершине косогора, ее распущенными волосами играл ветер, и в этот момент она была похожа на ту бойкую и покоряющую всех и вся Силван, на ту Силван, какой она была тогда, когда он ее встретил впервые.

Как бы ему хотелось, чтобы она засмеялась сейчас, поддела его, даже стукнула — все лучше, чем эта непонятная тоска в глазах. До сих пор Ранду как-то не приходило в голову, что Силван может быть несчастна. Он ведь так старательно показывал свою любовь в супружеской постели, а вот оказывается, что Силван этого мало. Значит, права мать: любовь — это что-то большее, чем соединение двух тел. Он-то знал, что Силван нужна ему, нужна каждый день, каждый час, но как убедить в этом ее. Где найти слова, которые заставили бы ее поверить в его преданность? Силван стояла неподвижно. Слезы блестели в ее глазах.