Современные евреи, удерживая безъ перемѣны древнюю музыкальную акцентуацію Библіи, въ исполненіи ея допускаютъ неограниченную свободу, такъ что напрасно нѣкоторые археологи, прислушиваясь къ исполненію пѣсней въ синагогѣ, выводили заключеніе о внутреннемъ достоинствѣ древнееврейской музыки. Въ настоящее время въ синагогахъ исправляетъ обязанности пѣвца или музыканта одно довѣренное лицо kazan, должность котораго совершенно равняется должности пѣвца въ церквахъ протестантскихъ. На немъ лежатъ всѣ обязанности богослуженія, такъ что безъ него богослуженіе въ синагогахъ невозможно. Иногда подъ управленіемъ казана образуется болѣе или менѣе значительный хоръ, къ которому примыкаютъ благочестивые и почетные евреи, обязанные для этого ознакомиться предварительно съ наукою о музыкальныхъ акцентахъ и пѣніемъ. Большею частію хоръ состоитъ изъ семи членовъ, священнаго числа у евреевъ и вообще у всѣхъ древнихъ народовъ. Пѣвчіе помѣщаются на эстрадѣ казана и раздѣляютъ между собою пѣсни, которыя въ извѣстный день должны быть исполняемы[266]. Что касается самой музыки казановъ, то она имѣетъ вполнѣ творческій характеръ. Извѣстные акценты служатъ для нихъ только намеками на такой или другой родъ пѣнія, и эти намеки они воспроизводятъ по всей своей волѣ. Менѣе восторженные казаны стараются только разцвѣтить акценты разными болѣе или менѣе витіеватыми трелями, но казанъ — настоящій мастеръ своего дѣла — заходитъ гораздо дальше: ему нѣтъ нужды какъ нибудь приготовить ухо слушателей постепенностями въ измѣненіи тоновъ; голосъ его поражаетъ такими блуждающими, неожиданными мотивами, которыхъ не можетъ вынести безъ усилія непривычное ухо. Страсть казановъ къ быстрымъ переходамъ изъ низкихъ нотъ въ самые высокіе изъ тимбра бассо въ тимбръ фистулы отчасти приближаетъ музыку казановъ къ тирольской музыкѣ. При этомъ, подобно коптскому, нынѣшнее еврейское пѣніе чрезвычайно растягиваетъ слова. Читая, напр., молитву Кріазъ-Шмахъ, почти полчаса тянутъ послѣднія слова четвертаго стиха шестой главы книги Левитъ. Но особенное вниманіе еврейскихъ любителей музыки обращали на себя наши евреи привислянскаго края. «Пѣснь польскаго еврея, говоритъ Мэнцеръ[267], вся ушла въ безграничную область фантазіи. Въ дни праздниковъ онъ поетъ свои традиціонныя пѣсни и разнообразитъ свои напѣвы разными украшеніями, руководствуясь исключительно моментальнымъ душерасположеніемъ, вызваннымъ тою или другою мыслію, или словомъ пѣсни. Его пѣсня далеко не есть простая игра фантазіи, всетаки разсчитывающая, какія комбинаціи могутъ и должны выступить впереди. Пѣвецъ-еврей въ Польшѣ весь подчиненъ прибою вдохновеннаго чувства, энтузіазму, доходящему до полной экзальтаціи. Его пѣснь выходитъ изъ сердца дрожащаго напряженными ощущеніями и въ этой бездонной глубинѣ чувства лежитъ причина огромнаго вліянія пѣсни казана на слушателей, хотя въ исполненіи пѣсни казанъ забываетъ, что онъ въ обществѣ, что на него обращено общее вниманіе. Иногда на минуту онъ замолкнетъ, не будучи въ состояніи подняться на высочайшую ноту своимъ прервавшимся голосомъ и только губы его продолжаютъ двигаться беззвучно, пока снова, укрѣпивши себя приложеніемъ большаго пальца къ губамъ, а остальныхъ къ носу, издаетъ пронзающія ноты»[268]. Такова сила восточной крови, что ее не могутъ охладить холодные расчеты европейской жизни! Нѣкоторые въ экстазахъ казановъ думали видѣть образецъ древнихъ пророческихъ вдохновеній; но экстазъ пророческій никогда не исключалъ самаго свѣтлаго сознанія мысли и своего положенія, тогда какъ казаны, подобно дервишамъ азіатскимъ, доходятъ до полнаго изступленія. Мэнцеръ видитъ въ этой экзальтаціи слѣдствіе гражданскаго угнетенія польскихъ евреевъ, уходящихъ въ область фантазіи отъ тяжелой дѣйствительности: persécuté et méprisé de ses concitoyens, luif polonais s' élance dans le vaste champ de l' imagination[269]. Но развѣ легко поднять голосъ угнетенному, и при томъ такой несдержанный и громкій? Не должны ли были бы въ такомъ случаѣ польскіе евреи замолчать, какъ нѣкогда замѣчали евреи италіайскіе встрѣтившись съ настоящимъ угнетеніемъ?...
Изъ всѣхъ музыкальныхъ инструментовъ, употреблявшихся въ храмѣ, нынѣшніе евреи удержали только самый простой и самый немузыкальный инструментъ: бараній рогъ, которымъ они пользуются въ день новаго года и въ день очищенія. Этотъ инструментъ даетъ секунды и квинты мажорныя и служитъ для слѣдующихъ трехъ музыкальныхъ священныхъ формулъ: 1) tekia состоитъ изъ главнаго продолжительнаго звука, сопровождаемаго квинтою, напр. какъ sol-ré; 2) terua (звукоподражательное слово какъ лат. taratantara см. Исх. 10, 9) образуется изъ главнаго звука быстро перемѣняющагося съ его нижнею квинтою какъ sol-ut, эти двѣ ноты повторяются долго и оканчиваются главнымъ звукомъ. 3) chabharim (преломленіе) главная нота образуетъ трель своею мажорною секундою, sol-la. Есть еще сигналъ большая tekia, отличающійся отъ простой только продолжительностію звука. Происхожденіе этой музыки неизвѣстно[270]. Въ собственномъ смыслѣ музыкальный инструментъ въ первый разъ рѣшилась ввести у себя синагога Пражская, конечно подъ вліяніемъ общаго музыкальнаго настроенія мѣстныхъ жителей, хотя, къ сожалѣнію, не остановилась на древнихъ музыкальныхъ инструментахъ храма іерусалимскаго, а заимствовала органъ католическій. Въ настоящее время музыка гремитъ уже во многихъ синагогахъ. Не говоритъ ли это нововведеніе, что тоскливыя религіозныя ожиданія, во имя которыхъ древніе раввины запрещали употребленіе музыкальныхъ инструментовъ въ синагогахъ, для нынѣшнихъ евреевъ кончаются?..
266
О нынѣшней египетской методѣ исполненія акцентовъ Виллото говоритъ слѣдующее: Dès que chacun se fut revêtu des ornements d'usage et eut pris sa place, on commença par un chapitre du Pentateuque, qui fut exécuté sur un ton soutenu, mais doux; les modulations, quoique sensibles se succedaient sans qu' il y eut d'autre cadence de repos bien remarquée que celle, qui se faisait dans le premier ton, auquel on revenait à la fin de chaque phrase. Ce chant se renfermait dans l'étendu d'une sixte mineure et le mouvement eu etait tres modéré. Ou fit ensuite une prièré expiatoire. Le chant de cette prière fut plus énergique que le premier: la mélodie n'en était composée que de sept sons diffèrents; mais ce qui en rendait l'expression plus triste c'est qu'ils etaient en mode mineur et qu'ils repondaient aux sons suivants: fa, mi, ré, ut fi, si b la, sol…