Другой пример. Почти во всех индологических трудах, даже в исследованиях, специально посвященных социальной структуре древней Индии, при характеристике рабства приводится фрагмент Мегасфена из «Индики» Арриана (Х.9). В английском переводе Дж. В.Мак-Криндла он выглядит так: «А11 the Indians are free and not one of them is slave» («Все индийцы свободны, и никто из них не является рабом»). На этом основании нередко указывают на ошибку Мегасфена или, наоборот, подчеркивают, что в маурийскую эпоху рабский труд не находил применения в Индии. Смысл же сообщения селевкидского посла, если подходить к фразе с индологической точки зрения, иной. Автор «Артхашастры» Каутилья специально подчеркивал, что «для ариев не должно быть рабства», т. е. не должно быть пожизненного рабства для свободных. Мегасфен точно передал существовавшую тогда тенденцию: под «индийцами» он подразумевал не всех жителей страны, а лишь свободных и равноправных, ариев, Изучение свидетельств селевкидского посла тем более важно, что античная литературная традиция в течение нескольких последующих веков почти целиком опиралась на его труд. Это обстоятельство еще ждет своего объяснения, ведь эллинистический и раннеримский периоды отмечены усилением торговых и дипломатических контактов между Индией и античным миром; наблюдались даже соприкосновения, порой и синтез культур двух регионов (Бактрия, индо-греческие царства). В кушанскую эпоху в Рим направляются многочисленные посольства, в Индии возникают римские торговые фактории; в первые века нашей эры приезд индийских купцов в Александрию Египетскую был обычным явлением. Широко развивается морская торговля, о чем свидетельствует «Перипл Эритрейского моря».
И кажется парадоксальным, что, несмотря на новые сведения об Индии, античная литературная традиция продолжала основываться на трудах сподвижников Александра и сочинении Мегасфена. Создавался своего рода «канонизированный» образ этой восточной страны. Даже Страбон (I в. до н. э. — I в. н. э.), который мог использовать довольно подробные материалы, относящиеся к его эпохе, обращался к ним крайне редко, главным образом для описания природных явлений. При характеристике же общественных и культурных феноменов он исходил исключительно из старых, устоявшихся представлений и как бы игнорировал новые. Для античных писателей Индия продолжала ассоциироваться прежде всего с походом Алексадра. Глубокого интереса к ее религии и философии в этот период не наблюдалось; новые географические данные были рассчитаны прежде всего на купцов и мореплавателей и имели чисто практическое назначение. В индийской философии внимание греков привлекали прежде всего экзотические черты. Такое отношение хорошо прослеживается, например, в сочинении Хареса Митиленского, автора конца IV — начала III в. до н. э., объединявшего брахманов и гимнософистов в одну группу — «чудотворцев».
Четвертый период античной традиции об Индии совпадает по времени с кризисом античной культуры (приблизительно со II в.). Он характеризуется уже наличием двух тенденций в описании Индии: «языческой», повторяющей старые сведения, хотя и в ней начинает просматриваться особый интерес к «индийской мудрости» (в первую очередь у неоплатоников), и раннехристианской, которой свойственны более глубокое осмысление индийской религии и философии (брахманской) и специальное внимание к буддизму.
Кризис античной культуры сопровождался поисками новых идеалов: писатели и философы увлеченно изучали духовную жизнь стран Востока, в частности Индии; возникало желание и непосредственно ознакомиться с учениями ее мудрецов. Известный оратор Дион Хрисостом (конец I в.) отразил новые веяния в духовной атмосфере римской эпохи — разочарование в ценностях античной цивилизации и стремление вырваться из круговорота жизни. В своих речах он критикует взгляды соотечественников и всячески превозносит индийцев как самый счастливый народ на земле. Брахманы, по его словам, полны справедливости и любви к божественному, они владеют «источником истины».
К тому же времени, по преданию, относится деятельность последователя Пифагора, знаменитого мудреца и путешественника Аполлония Тианского (I в.). Судя по его биографии, написанной в начале III в. филостратом по заказу императрицы Юлии Домны, Аполлоний посетил Индию, был в Таксиле, встретился с индийскими брахманами и провел с ними четыре месяца. Филострат утверждает, что использовал дневниковые записи Дамиса — спутника Аполлония, но, безусловно, панегирическое жизнеописание основывалось и на тех многочисленных легендах, которые сложились вокруг его имени.
Исследователи полагают, что сама жизнь Аполлония — яркий пример синкретизма, свойственного эллинистической эпохе. Он родился в Малой Азии, в Каппадокии, получил прекрасное образование; его взгляды отразили влияние греческих и восточных идей. Свои сочинения он, согласно Филострату, писал и на греческом, и на каппадокийском языках.
Более всеп Аполлония привлекало учение брахманов. Он был, по словам Филострата, настолько восхищен их мудростью, что старался распространять их мысли среди египтян, эфиопов, греков и римлян. В поисках истины он совершил несколько путешествий на Восток, вел беседы с вавилонскими магами, с «голыми аскетами» в Египте и с брахманами Индии («Жизнь Апоялония» II, 1), причем обычаи последних считал более идеальными, чем установки пифагорейцев, к которым принадлежал сам. По его мнению, они через египетских аскетов усвоили правила поведения брахманов («Жизнь Аподлония» VIII, 7, 4), т. е. прямо связывал пифагорейство с Индией. Это согласовалось с популярной тогда в античном мире версией о посещении ее Пифагором.
Что же в жизни и доктрине брахманов казалось Филострату особенно примечательным? Прежде всего аскетизм, ритуальная чистота, благородство происхождения, концепция неубиения живых существ, вера в переселение душ, учение о пяти первоначальных элементах мира: воде, воздухе, земле, огне, эфире. Некоторые свидетельства Филострата могут найти подтверждение в индийских источниках, но в целом нарисованная им картина слишком обща и не отражает всей сложности религиозно-философской атмосферы Индии той эпохи. Отдельные брахманские правила Филострат приписывает Аполлонию, который-де глубоко интересовался философией, был строгим вегетарианцем, не ел мяса и не пил вина, отказался от семейных уз, много времени проводил в храмах, стремился соблюдать ритуальную чистоту, выступал против жертвоприношений, обладал способностью к чудотворству и предсказаниям, верил в переселение души и якобы даже помнил о своем прежнем рождении.
Образ Аполлония, нарисованный Филостратом, выглядел как идеальный, а примером для подражания служили индийские брахманы (этим защищалось и само пифагорейство). Иными словами, в условиях идейного кризиса античной культуры необходимость возврата к древним принципам учения Пифагора обосновывалась с помощью не только внутреннего, но и внешнего фактора — особой мудростью индийских брахманов. Аполлоний превозносил их, называл их учение более глубоким, чем собственное, брахманы же в труде Филострата с восхищением говорят об Аполлоний. Круг как бы замыкается, в этом и состоит цель индийского путешествия Аполлония — в брахманском идеале найти поддержку собственной доктрины, в чужом зеркале увидеть себя. В своем увлечении Индией Филострат заходил весьма далеко: к приверженцам учения брахманов причислял даже римских императоров. У нас нет надежных данных, чтобы судить об их отношении к индийским доктринам, но, по словам Филострата, будущий император Веспасиан увидел в Аполлоний знатока индийской религии (V, 30).
Допустимо предположить, что биограф Аполлония старался создать такой образ, который желали увидеть при дворе. Императрица Юлия Домна — супруга Септимия Севера происходила из семьи жреца в сирийском храме Солнца в Эмесе. Естественно, что ее увлечение Востоком не было случайным. Здесь Сходились и ее личный интерес к восточной философии, восточной культуре в целом, и общий интерес в античном мире к Востоку в первые века нашей эры.
Вопрос о реальности дневниковых записей Дамиса, обсуждаемый в современной научной литературе, не имел тогда особого значения. Возможно, в описании Индии Филострат опирался на предшествующую античную традицию или сознательно создал привлекательный облик аскета и мудреца Аполлония. Главное заключалось в другом — в противовес укреплявшемуся христианству насаждался языческий культ, а для этого восточные, прежде всего индийские, образцы были наиболее приемлемыми; их искали и находили. В ту эпоху стало привычным представление, что подлинный философ, «открыватель истины», должен совершить путешествие в Индию — страну высокой мудрости и духовной чистоты. Путь был проложен давно: «дорогой» Александра Македонского проследовал в Индию Аполлоний, той же «дорогой» он вернулся назад, хотя в своих описаниях Филострат не полностью повторял записки сподвижников Александра, а отразил и новые свидетельства, хорошо известные греко-римскому миру в его эпоху.