Социальная ориентация религиозно-философской системы ханьского конфуцианства проявляется во многих местах «Бо ху туна». Приведем одно характерное высказывание: «Согласно природе пяти первоэлементов, огонь — горячий, а вода — холодная. Почему бывает горячая вода, но не бывает холодного огня? Это означает, что раб может стать господином, но господин никогда не может превратиться в раба (курсив наш. — В. Б.)»[38].
Классовый характер носила и система воспитания народа, проповедовавшаяся ханьскими конфуцианцами. «То, что делает высший, тому подражает низший, — утверждалось в трактате. — Народ от природы неотесан, и, если его не наставлять заповедями, он так и останется непутевым»[39]. «Наставление заповедями» означало воспитание членов социума в духе этико-политических принципов конфуцианства, речь шла о воспитании покорности: подданных — правителю, сына — отцу, жены — мужу[40]. Характер отношений между правителем и подданными, отцом и сыном, мужем и женой определял собой все остальные внутрисоциальные и межличностные связи: с братьями отца, матери; с друзьями; со старшими по возрасту вообще; с членами рода; со старшими и младшими братьями и т. д. Так, проповедуемый ханьским конфуцианством принцип дружбы не позволял сыновьям при жизни родителей жертвовать своей жизнью ради друга и заниматься благотворительностью за счет своего достатка (последнее допускалось только с разрешения родителей)[41]. «Приобщение» индивида к нравственным заповедям конфуцианства мыслилось как развитие заложенных в нем добродетелей; обязанность эта ложилась на «совершенномудрых» наставников, т. е. на правителя и его сановников.
В «Бо ху туне» сквозило отрицательное отношение к некитайским племенам[42].
В период правления династии Хань важное место в идеологической жизни страны занимал даосизм. Интерес к нему объяснялся следующим. Политика Цинь Ши-хуана в конечном счете привела не только к общественному кризису, но и к падению нравов, забвению элементарных норм человеческого общежития. Поскольку все это не без основания связывалось с легизмом, широко распространилось мнение о непригодности, социальной несостоятельности последнего.
В подобных условиях ученое сословие обратилось к другим идейным течениям — не только к конфуцианству, но и к даосизму. Последний привлекал своим обличением «мерзостей» повседневного бытия человека, призывом возвратиться к простой и скромной жизни, отказаться от мирских соблазнов: «Пренебреги вещами, и сердце освободится от сомнений; уравняй жизнь и смерть, и воля обретет бесстрашие; уподобься ходу изменений и превращений, и взор твой обретет ясность»[43]. Люди подвержены «страстям» и «пристрастиям», поэтому следует ограничивать себя[44]. В «Хуайнань-цзы» содержалась проповедь умеренности в желаниях: «Только тот способен долго жить, кто может обходиться без даров жизни»[45]. Идеальной жизненной позицией считались индифферентное отношение к окружающей действительности, отрешенность от «житейских бурь»: «Говорят, жизнь — это рабский труд, а смерть — отдохновение. Поднебесная столь велика, кто может знать это? Творящее изменения породило меня — я не останавливал, оно убивает меня — я не препятствую. Желая жить, я ничего не делаю, чтобы жить, ненавидя смерть, я не отказываюсь от нее. Презирая, я не впадаю в ненависть, ценя, я не радуюсь. Принимай то, что тебе отпущено Небом, будешь всегда спокоен»[46]. Индивид должен следовать своей изначальной природе, обратиться к своему внутреннему «я», что на языке даосов означало умение владеть своими чувствами и желаниями. В условиях существовавших тогда общественных несправедливостей подобные проповеди создавали в низах иллюзию возможности решения их насущных житейских проблем без социальных переворотов.
Идеал нравственного поведения авторы «Хуайнань-цзы» усматривали в жизнедеятельности «мудреца», «совершенномудрого», который «следует Небу, отдается на волю естества, не связывает себя суетой, не поддается людским соблазнам»[47]. Он умерен в своих желаниях, избегает излишеств, вообще ведет аскетический образ жизни[48]. «Совершенномудрый» поступает подобным образом, ибо постиг великую истину: все в мире подчиняется принципу «естественности», идет своим чередом, поэтому предназначение человека заключается в том, чтобы следовать за естественным ходом вещей — не нужно менять природное на человеческое[49]. Поэтому у авторов «Хуайнань-цзы» правитель нередко представал лишь простым регистратором событий, «не вмешивающимся в дела людские, но тем не менее добивающимся успехов»[50].
48
В одной из глав трактата содержалось такое высказывание: «Мудрец ест столько, сколько нужно для поддержания дыхания, одевается так, чтобы прикрыть тело, удовлетворяет естественные потребности, не нуждаясь в лишнем (см. с. 62 настоящего издания).
50
В первой главе «Хуайнань-цзы» есть, например, такое высказывание: «Мудрец не волнует природного человеческим; не беспокоит своих естественных чувств страстями. Не строит планов, а свершает; не говорит, а убеждает; не раздумывает, а обретает; не действует, а завершает» (см. с. 42).