л. 358 Поведал нам священноинок Иона, духовник преосвященного тверского епископа Акакия*: «В то время, когда я еще жил в монастыре Святого Николы на Улейме*, некий священноинок начал служить святую литургию в обители. И, когда он хотел читать святое Евангелие, то внезапно упал, как мертвый. Монахи, взяв его, //
л. 358 об. вынесли из церкви. Через несколько дней к нему вернулся дар речи. Братия стала спрашивать его о случившемся. Он же начал рассказывать со слезами: «Я, окаянный, лишившись разума, совершал прелюбодеяние и осмеливался служить божественную литургию. И в одну из ночей недели, в которую служил, был в селении и совершил грех прелюбодеяния. И до такой степени утратил рассудок, что не потрудился после этого не только омыть нечистое тело, но и переменить оскверненную ризу, и, выполнив проскомидию, начал служить божественную литургию. Когда прочли Апостол и начали петь «Аллилуйя», а я хотел пойти читать святое Евангелие, то увидел старого человека с бородой, //
л. 359 стоящего за престолом с жезлом в руке (по облику можно было узнать, что это святой Николай). И сказал он мне с яростью: «Не смей служить, окаянный!» Я же думал, что это призрак, и, чтобы не опоздать, поторопился начать чтение. Тогда он ударил меня по голове и плечам жезлом, который был в его руках. И я упал, как мертвый, и долгое время лежал на постели парализованный». Тот же священноинок Иона сказал: «Не знаю, каким был его конец, ибо я ушел из монастыря».
Миряне, которые не удержаться и впадут в скверну злого прелюбодеяния, если не покаются, разжигают для себя печь великого неугасимого огня; но более мирян возжигают геенский огонь монахи, //
л. 359 об. впадающие в такой грех. Кто может вымолвить, что не только в мире живущие, но и в иночестве пребывающие побеждаются любовной страстью; больше мирских наказание они примут, если посягнут на священнические обязанности; и мирские попы, после жен своих побежденные любовным влечением, которые решаются служить в церкви, больше простых смертных будут осуждены; монахи же, одержимые любовной страстью и дерзающие быть священниками и касаться неприкосновенного, чего трепещут [касаться] и слова самаритян*, а они, теряя последний рассудок и надежду, побеждаемые неверием в грядущий суд и воздаяние, //
л. 360 осмеливаются совершать таинство и касаются неприкосновенного, и не только до священничества, побеждаемые нечистыми помыслами, дерзают служить, но и после принятия священства, совершая то же, осмеливаются творить службу, хотя не достойны и к алтарю приближаться.
И Господь-человеколюбец, если захочет на кого-нибудь из тех ради какой-либо добродетели излить каплю свой милости, то пошлет на него скорбь, и запретит такую дерзость, и страданием обратит на покаяние. Если же от кого отступится и не оградит страданиями от такой дерзости, те будут навсегда оставлены Богом и будут достойны слез, так как там, [в загробном мире], они обретут вечное наказание за свой грех. Не только //
л. 360 об. священноинокам и мирским иереям, но и простым монахам и мирянам, которые неудержимо стремятся к существующим в этой жизни плотским грехам и осмеливаются принимать причастие без должной епитимии и покаяния, если страданием не оградит их Бог от этого, то в конце жизни и после смерти укажет им, какого наказания они достойны. Бог творит это не ради их пользы, но наставляя нас на страх и покаяние. Также и добродетельных в конце жизни и после смерти он объявляет добрыми знамениями, поучая нас быть подобными им, и прославляет угодивших ему, как я прежде говорил.
Поведал нам отец Иосиф: «Когда я был в честной обители //
л. 361 преславной Богородицы на Симонове*, по повелению державного государя привезли туда расслабленного человека и постригли. И я отправился посетить его, и спросил о причине его болезни. Он же, вздохнув, сказал: «Отец мой и господин, вот причина моей напасти. Когда приближался праздник святых верховных апостолов Петра и Павла*, у церкви которых я жил, то, посовещавшись с соседями, сотворили мы сообща в честь святых апостолов хмельной напиток из меда. Я же, окаянный, в святой праздник до литургии, взяв с собой некоторых, начал пить вино прежде литургии. И, когда лежал я, словно в иступлении, то увидел человека, борода которого была черной и вьющейся, а сам был плешив и взором страшен. И он посмотрел на меня с яростью, и ударил меня //