Прибыв в село Байкальское и дав экспедиции отдых после разбивки походного лагеря, я тотчас направился к Лударской пещере по галечной береговой полосе, перескакивая с камня на камень, карабкаясь по крутым склонам, преодолевая «прижимы» по пояс в холодной воде. Через полчаса трудного пути передо мной зияло большое отверстие искомой пещеры. В ней было сыро, сумрачно, с потолка капала вода, стены обросли густым слоем зеленых лишайников. Конечно, ни о каких рисунках здесь не могло быть и речи, особенно если учесть недавнее высокое стояние уровня озера, бушующие волны которого начисто «облизали» настенные участки и уничтожили рисунки охрой, если они там были.
В бухте уже стояла наша палатка, на костре кипел ароматный чай. Перекусив, мы заснули мертвым сном, забыв услышанный накануне рассказ местных жителей о бродящем в этих местах медведе.
Наутро отдохнувшие и бодрые, мы намеревались сделать двенадцатикилометровый переход по каменистому берегу Байкала до Писаного камня. Однако, миновав облюбованную на ночлег бухту, увидели на противоположных скалах хорошо сохранив-
Лударики. Жертвенник в пункте 1. Фрагменты курыканской керамики
шиеся рисунки красной охрой. С первых же увиденных композиций я понял, что нахожусь на пороге нового, более значимого, открытия. Предо мной оказались рисунки, характерные только для степной зоны Забайкалья и датированные эпохой бронзы раннего железа: птицы-орлы, распластанные в полете, человечки, пятна-точки, «загоны» со скотом и многое другое, что составляет, так сказать, лицо «селенгинских» петроглифов. Пока северной границей подобного рода изображений считались окрестности города Улан-Удэ, но здесь-то северный край, отдаленный более чем на 400 километров, да притом на «иркутской» стороне Байкала!
Увлажняя рисунки водой и фиксируя проступающие контуры мелом, я продвигался от плоскости к плоскости, от одной ниши к другой, от скалы к скале и удивлялся все более. Компактные группы древних изображений разделялись друг от друга не более чем на 50 -150 метров, и все они были надежно защищены от
внешних воздействий своеобразными козырьками, так хорошо сохранившими рисунки, словно они были нанесены вчера. Всего таких групп оказалось шесть, и каждую из скал можно считать самостоятельным памятником первобытного искусства.
На калькирование и фотографирование рисунков ушло два дня. Еще столько же мы посвятили раскопкам в одном из гротов. Результаты поисков жертвенных приношений превзошли ожидания. Как оказалось, приношения эти залегают несколькими культурными слоями и твердо датированы по найденным предметам от каменного века до этнографической современности, то есть культовое место действовало на протяжении 4-5 тысячелетий. Невероятно, но это факт. Характерные каменные орудия труда, керамика, кости животных, берестяные изделия, ножи, рыболовные грузила явно показывали, что культ священной скалы возник в неолите, развивался в бронзовом веке, а пика достиг в курыканскую эпоху. Поскольку это были степные скотоводы, то и жертвенные животные от диких особей заменены домашним скотом. Только скотоводы имели возможность устраивать на берегах Байкала обильные «кровавые» пиршества своим богам, тогда как предшествовавшие таежные охотники и рыболовы ограничивались в основном нерпой и предметами промысловой охоты.
На вершинах «писаных» скал Лударской бухты нас ожидал еще один сюрприз. Там мы нашли некие площадки, обнесенные каменными стенами и глубокими рвами, причем у одной из них в укрепленный пояс оказались встроенными некие каменные сооружения, похожие на плиточные надмогильные кладки Забайкалья. Городища-площадки для жительства явно не предназначались. У них укрепленные стены имели только две стороны, обращенные в степь, тогда как две другие защищались только крутым обрывом. Устоять на площадках при сильном ветре нет возможности, как и спастись от стрел нападающих. Безусловно, это были какие-то разновидности ритуальных шаманских комплексов, более поздние, чем сами рисунки. Курыканская принадлежность сооружений не вызывала сомне-