ний. Но каковы были эти комплексы, какие ритуалы и в честь кого они там проводились, было совершенно не ясно. А времени для раскопок не оставалось. Бесспорно было и то, что на северном побережье Байкала мы обнаружили крупный очаг степной скотоводческой культуры, оторвавшийся от забайкальского центра еще в бронзовом веке, быть может, под влиянием хуннского вторжения в земли динлинов, позднее превратившихся в курыкан.
Задержавшись в Лударской бухте, мы познакомились с местным рыбаком С.А. Станеевым. Приветливый хозяин и словоохотливый собеседник, он тут же предложил экспедиции свое теплое зимовье и даже пообещал отвезти нас на своей моторной лодке до конечной цели маршрута — мыса Писаный камень. Вечером, греясь у весело гудящей огнем печурки, мы с удовольствием слушали рассказ Степана Андреевича о местном крае.
С.А. Станеев — потомственный рыбак и охотник, всю жизнь проживший на Байкале. Его имя довольно известно среди местных поморов. Я же с особым интересом слушал его рассказы об охотничьих скитаниях по тайге. Ведь как-никак, он прошел обе стороны перевала Даван, реку Тыя, а район строящегося города «Ленинграда на Байкале» являлся его охотничьей территори-
ей, определенной колхозом. Степан Андреевич с любовью говорил до полуночи о красоте тамошних мест, о рыбном и зверином богатстве, о трудной промысловой жизни в долгом отрыве от семьи. Он видел и остатки былых эвенкийских стойбищ, и полусгнившие лабазы с истлевшими костями покойников, их утварь, разбросанную по тайге. Например, на месте возводимой железнодорожной станции Гоуджекит находилось самое крупное стойбище эвенкийских охотников, люди которого поголовно вымерли от морового поветрия и голода до революции, так что похоронить погибших оказалось некому. «Отсюда, мол, и названо место страшным словом — Долина смерти».
Укладываясь в спальный мешок, я спросил:
— Теперь не охотитесь?
— Да нет, переключили на рыбный промысел.
— Что так, БАМ помешал?
Станеев рассмеялся:
— БАМ — дело хорошее, но вот плохо, что ловушки на зверей не успел проверить, что в них попало.
Позже от земляков Станеева я узнал, что наш гостеприимный хозяин немного поскромничал. Оказывается, он и есть первопроходец БАМа на бурятском участке: водил проектировщиков по Кунерме, Давану, реке Тые и далее до Верхней Ангары. Как хорошо бы записать журналистам с его слов предысторию БайкалоАмурской магистрали!
Рано утром, Станеев разбудил нас. Через полчаса тихоходное моторное суденышко держало курс к таинственной «писаной» скале. Равномерно
 |
| Скала Крест |
стучал мотор, набегавшие волны обдавали приятными освежающими холодными брызгами, а Станеев был рад, что нашел любопытствующих слушателей:
— Как же, Писаный камень мне хорошо знаком. Там нарисован Бурхан с бородой. Буряты ему молятся, когда проплывают мимо. До вас какая-то экспедиция приезжала, стесывали камень с рисунками, Бурхан снова появился.
— А чья это экспедиция?
— Кто ее знает. Утонули все. Едва отъехали от берега, как поднялся шторм, и все утонули. Бурхан наказал.
Конечно, этой народной байке доверять не приходилось. Легенды о вновь появляющихся на скалах «письменах» в Сибири довольно распространены. Ценность их только в том, что они доказывают мистическое суеверие местного населения перед петроглифами, или, другими словами, являются подтверждением их современного почитания.
Лодка проплыла живописные скалы Лударики, обогнула мыс Красный Яр, где, по рассказам С.А. Станеева, до революции будто бы жили больные проказой, отчего место назвали Горемыками, и стала пересекать небольшую бухту Болтуханиху. Здесь столкновение разных ветров рождает интересное физическое явление — «толкуны». Волны, подгоняемые ветрами, порою почти не ощущаемы, бьются друг о друга, взметая серебристые фонтанчики брызг, между тем, как водная поверхность в открытом море стоит без движения. В северном конце это интересной бухточки и сторожит вход в следующую губу Богучанскую Писаный камень — невысокий холм с крутыми гранитными скалами.
Станеев заглушил мотор, и лодка плавно врезалась в прибрежный песок между громадными валунами. Прямо перед нами краснели непонятные изображения. Прежде всего я поразился почти недоступным подходом к древним рисункам на высоте до 10 метров. Ведь, как правило, и художники далекого времени рисовали в удобных местах; здесь же не было и на-