После этого правомерным оказалось расширение самого понятия мифологии. Если не в подражание, то под влиянием Юнга о мифологии сегодня говорят, не только имея в виду традиционные мифологии, т. е. устные сказания дописьменных культур, описывающие возникновение мира, мировой порядок и историю общества с этим связанную, но и говорят о мифологии любой культуры и эпохи, включая нашу современность, имея при этом в виду совокупность устойчивых и доминирующих мотивов этой культуры, владеющих сознанием ее участников, сознают они это или нет» (Сендерович,1995).
Словом, боги и богини народов, разделённых временем и пространством, при таком подходе оказываются ещё и формами архетипов, инвариантами Первобогов и Первобогинь, почитавшихся общими предками этих народов.
Поэтому когда некоторые нынешние адепты возрождения традиционной славянской культуры пишут в Интернете буквально следующее: «Религиозный порыв язычников к общению с Богами, порыв к религиозно-языческому служению необходимо очистить от мишуры эгрегоров, архетипов, магизма, мистицизма, эвгемеризма (выделено нами. — Авт.)…» (Георгис Д. Второе дыхание язычества), они уподобляются той гоголевской унтер-офицерской вдове, что сама себя высекла, ибо демонстрируют не глубины проникновения в культуру и историю, а меру собственного непонимания предмета. А эвгемеризм, т. е. обожествление предков, есть неотъемлемая черта народных славянских верований, на которые обращает внимание подавляющее большинство исследователей. Мера и формы его обсуждаемы, но факт остаётся фактом: только славяне, преимущественно восточные, сохранили культ предков в таком объёме и в столь архаичном виде с древнейших времён. Отрицание эвгемеризма проводит чёткую грань между людьми с действительно традиционным мировосприятием и теми, кто стремится состряпать ныне под себя неоязыческий религиозный культ из лоскутьев «былого величия» и мистического опыта мировых религий. В общем, и смешно, и грустно, и стыдно на это смотреть. Это лишний раз показывает нам, сколь коллективное… но бессознательное, властно над человеком.
«В Северной Традиции культ богов и богинь, как и местных, так и всеобщих, содержал элементы одного и того же идеала…» (Pennick, 1989, р. 9).
И самое время вспомнить о золотом правиле любого честного исследования — о «бритве Оккама». Не надо плодить «лишние» сущности. И число фундаментальных архетипов, и число собственных имён богов, скорее всего, не беспредельно, что не исключает возможности бытования великого множества эпитетов, «хейти», прилагательных и прозвищ, заменяющих главные имена, если обстоятельства того требовали.
Известно и не нуждается в особенных доказательствах представление о том, что имеется ограниченное число важнейших богов, а прочие являются их отражениями, проявлениями, ипостасями или, на индийский лад, аватарами. Нередко можно услышать вопрос: сколько богов в индоевропейской традиции? Мы давно не живём в той исторической действительности, у нас иной образ жизни, другая работа, чем у людей времён расцвета язычества. А главное, у нас весьма отличный от тогдашнего образ мира. Едва ли мы сейчас достоверно определим, где истинное имя, а где эпитет. Если верить одной из древнейших Упанишад — Брихадараньяке, индоевропейцы Индии считали, что число высших богов кратно тридцати трём:
«Тогда Видагдха Шакалья стал спрашивать его: „Яджнявалкья, сколько [существует] богов?“ Он ответил согласно тому нивиду: „[Столько], сколько упомянуто в нивиде [хвалебного гимна] вишведевам — три и три сотни, и три, и три тысячи“. — „Так, — сказал тот, — сколько же в действительности богов, Яджнявалкья?“ — „Тридцать три“. — „Так, — сказал тот, — сколько же в действительности богов, Яджнявалкья?“ — „Шесть“. — „Так, — сказал тот, — сколько же в действительности богов, Яджнявалкья?“ — „Три“. — „Так, — сказал тот, — сколько же в действительности богов, Яджнявалкья?“ — „Два“. — „Так, — сказал тот, — сколько же в действительности богов, Яджнявалкья?“ — „Один с половиной“. — „Так, — сказал тот, — сколько же в действительности богов, Яджнявалкья?“ — „Один“. — „Так, — сказал тот, — каковы эти три и три сотни и три и три тысячи?“ Он сказал: „Это — лишь их проявления, в действительности же богов — тридцать три“» (Яджнявалкьи, III, 9){6}.