Опираясь на археологические и письменные свидетельства, относящиеся ко второй половине III тысячелетия до н. э., можно вкратце охарактеризовать синхронные явления, приведшие к трансформации «великой организации» в город-государство [3; 53; 152; 76].
Первое: на протяжении всего раннединастического периода шло расширение самих храмов и сферы их деятельности: здания увеличивались в размерах, происходила диверсификация храмовой деятельности, росло число административных, функций, разбухал аппарат управления. Консолидация земледельческих участков, равно как и обучение и наем специалистов-ремесленников, все больше попадали под контроль храмово-дворцовой бюрократии. Одновременно с этим внутри храмово-дворцового комплекса проходил интенсивный процесс сосредоточения власти в руках правящей элиты.
Второе: в этот период углублялась имущественная и социальная дифференциация как внутри бюрократического аппарата храма-дворца, так и между «великой ортипизацией» и внешним миром. Эта дифференциация, возможно, была следствием нехватки пахотных земель в результате роста численности населения. Рост храма мог происходить только в условиях социально санкционированной дифференциации доступа к основному источнику общественного богатства — земле. Поскольку у нас нет свидетельств применения силы при распределении богатств, мы должны допустить, что оно было социально санкционированным.
Третье: раннединастический период характеризовался углублением специализации труда внутри самого храмово-дворцового комплекса, а, также в ответ на потребности светского общества. С углублением имущественной и социальной дифференциации свободные граждане попадали во все большую зависимость от власть имущих. По мере того как военные конфликты становились все более частым явлением, верховная власть фактически и, по-видимому, незаметно и безболезненно переходила от собрания представителей знати из разных общин к вождям.
Важнейшим фактором трансформации храма-дворца в город-государство было интенсивное развитие рыночной экономики. Рост внутриобщинной имущественной дифференциации выражается главным образом в увеличении количества и ценности предметов имущества, находящихся в собственности отдельных классов. Мы можем с уверенностью связать эту тенденцию с сопутствовавшим ей бурным развитием ремесел. Все большее значение приобретал дополнительный способ производства — рынок.
Рынок обеспечивал прямые связи между независимыми от храма ремесленниками. Кроме того, развитие ремесел, создавая альтернативу земледельческому способу производства и открывая новые пути достижения высокого общественного и имущественного положения, способствовало углублению социальной дифференциации. Увеличивая зависимость общества от малодоступных и дорогих импортных товаров, оно также порождало напряженные отношения в сфере спроса и предложения, которые могли служить серьезным побудительным мотивом для войн: действительно, усиление милитаризма хорошо засвидетельствовано в письменных источниках на протяжении всего III тысячелетия до н. э. В свою очередь, это можно связать с развитием ремесел: увеличивая спрос на оружие, милитаризм поддерживал кузнецов, плотников и прочих ремесленников. Таким образом, потребность в сырье могла служить побудительным мотивом для войн [31].
Анализ письменных памятников конца III тысячелетия до н. э. выявляет существование земель, находившихся в частном владении, частного ремесленного производства и частных торговых корпораций, не связанных с храмовой организацией. Деление земель на царские или храмовые, с одной стороны, и общинные земли в частном владении — с другой, по сути дела аналогично современному делению земельной собственности на общегосударственную и частную [144, с. 64–73]. В Шумере, как это бывает и в современную эпоху, шло неуклонное расширение государственного сектора за счет частного.
Еще одним фактором, способствовавшим укреплению города-государства, было усиление могущества аристократии в ущерб остальной части населения. Анализ письменных памятников ясно показывает, что знать и храмы все чаще скупали у патриархальных семей их наследственные владения. Судя по купчим, семейные общины были не в состоянии конкурировать с крупными поместьями аристократии, размеры которых неуклонно росли. При продаже больших земельных участков требовалось согласие всей семьи, члены которой выступали в качестве свидетелей (чтобы впоследствии они не могли оспорить эту сделку), а также согласие всего собрания. Дьяконов рассматривает эти бюрократические сделки между собранием и большими семьями о покупке земли как первые клеточки государственности [53].
Население Шумера делилось на четыре общественных класса. К первому классу[33] принадлежала аристократия (чиновники, торговцы и жрецы), владевшая частными земельными наделами и управлявшая храмовыми землями. На обоих типах земельной собственности использовался труд арендаторов и рабов. Второй класс — рядовые общинники, обрабатывавшие участки земли, закрепленные за их семьями. Третий класс составляли состоятельные клиенты храмов (в основном это были ремесленники, которые получали во временное пользование небольшие участки храмовой земли, за что должны были поставлять определенное количество шерсти, пищи и т. п.). Наконец, четвертый класс составляли рабы.
Провести четкую разграничительную линию между этими четырьмя классами не всегда возможно. Поэтому будет правильнее сказать, что для Шумера была характерна двухъярусная социальная иерархия, на одном полюсе которой находилась аристократия, а на другом — все остальное население. Развитие экономики Шумера происходило на фоне усиления могущества аристократии и накопления ею богатств, с одной стороны, и низведения остальных классов до положения клиентов — с другой. Засвидетельствованная более поздними записями потребность в кредитах вызвала быстрый рост ростовщического процента, выплачивать который было под силу лишь владельцам очень крупных имений. Следствием большой задолженности были долговое рабство, увеличение численности людей, занятых на общественных работах, и рост числа беглых преступников, занимавшихся грабежом на окраинах больших городов.
По мере того как богатели хозяева крупных имений, росла эксплуатация должников и расширялось применение труда рабов. Труд в крупных хозяйствах оплачивался натурой или предоставлением в аренду земельных наделов за службу. На протяжении всего раннединастического периода происходило увеличение численности персонала управления и надзора за этими хозяйствами, а ко времени III династии Ура (2113–2006), производство предметов потребления, кустарное производство и внешняя торговля Ура, по-видимому, уже полностью находились в руках государственного сектора. Частные хозяйства просто не могли конкурировать с государством в сфере производства кустарных изделий, составлявших основной предмет экспорта.
Эта «торговая экономика» играла важную роль в становлении и укреплении шумерской государственности. Привозимые в город сырьевые материалы поступали в храм и перерабатывались там в готовые изделия, которые употреблялись затем в домах знати, а также при погребальных ритуалах. (Частные захоронения раннединастического периода свидетельствуют о довольно незначительном накоплении богатств в частном секторе. Резким контрастом по сравнению с ними выступают захоронения богатых аристократов в Кише и Уре.) Избыточное производство зерна было необходимо для обеспечения импорта промышленного сырья. Судя по тому, что на памятниках того же времени за пределами Шумера найдено удивительно мало готовых кустарных изделий шумерских мастеров, торговля готовой продукцией, очевидно, имела место главным образом между соперничавшими друг с другом городами-государствами Шумера.
Торкиль Якобсен высказал мысль, что в шумерских мифах описана политическая система, существовавшая до появления царской власти, — некая форма «примитивной демократии» [97]. По его мнению, изображенный в мифах антропоморфный мир богов является отражением более древних политических институтов. Якобсен предложил следующую реконструкцию происхождения царской власти в Шумере. Политическая власть первоначально принадлежала собранию, состоявшему из свободных взрослых мужчин. Во время какого-то кризиса собрание избрало временного военного вождя, который но возвращении из военного похода отказался вернуть свои полномочия собранию. Таким образом, царская власть была следствием нежелания отказаться от абсолютной власти. Этой чисто умозрительной точке зрения можно найти подтверждение в шумерских текстах. Выдвинутая Якобсеном гипотеза происхождения царской власти имеет много сторонников и продолжает оказывать сильное воздействие на современные представления о ранних этапах формирования шумерской государственности.