Подобно вопросам об истоках ольмекской цивилизации и ее эволюции, вопрос о ее экспансии также не поддается простому объяснению. Совершенно бесспорно одно: экспансия ольмеков шла очень быстро. С 1000 по 800 г. до н. э. ольмекское влияние явственно ощущалось в нескольких отдаленных районах: на южном рубеже Мезоамерики — в Сальвадоре, Гондурасе и Коста-Рике, на равнинах и нагорьях Гватемалы и на мексиканских нагорьях — от долины Мехико до долины Оахака.
Существуют три гипотезы, объясняющие экспансию ольмеков с их исконной территории на побережье Мексиканского залива. Первая рассматривает ольмекскую цивилизацию как государство, экспансия которого приняла форму образования империи. Вторая видит в ней стратифицированное общество, элита которого установила и поддерживала экономические связи в виде торговли с целым рядом горных общин Мезоамерики. Третья гипотеза рассматривает экспансию ольмекской цивилизации как явление религиозное по сути, мотивировке и характеру проявления. Разумеется, есть также ученые, считающие ольмекскую экспансию следствием всех перечисленных факторов. Среди археологов — исследователей Мезоамерики в настоящее время безусловно доминирует вторая гипотеза, согласно которой причину ольмекской экспансии следует искать в развитии торговых связей. В пользу этой гипотезы говорит большая часть имеющихся в нашем распоряжении данных.
Взгляд на ольмекскую цивилизацию как на государственное образование подкрепляется лишь скудной археологической информацией[43]. Как мы видели, число главных ольмекских центров невелико, и все они имеют сравнительно небольшие размеры и несложную организацию. Ольмекских городов не существует. Нет и каких-либо физических признаков существования сложного бюрократического аппарата, необходимого для координации государственных функций. Кроме того, характер ольмекского присутствия за пределами их исконной территории на побережье Мексиканского залива не дает оснований говорить ни о завоевании, ни о жестком политическом или экономическом контроле. Свидетельства контактов с ольмеками чаще всего выражаются в малочисленных предметах ольмекской материальной культуры, таких, как каменные изваяния, вырезанные из нефрита фигурки, или же в заимствованном у ольмеков («ольмекоидном») художественном стиле или типе керамики. Правда, на ольмекских памятниках встречаются изображения пленников, однако археологические материалы содержат лишь скудные указания на военные действия, военный аппарат или военные завоевания ольмеков.
Гипотеза о чисто религиозном характере ольмекской экспансии так же малоубедительна, как и гипотеза о завоеваниях. Как будет показано ниже, характер горных областей и поселений, испытавших на себе ольмекское влияние, в отличие от торговли и добычи полезных ископаемых, никак не согласуется с картиной обращения ольмекскими жрецами язычников в свою веру. Тем не менее религия могла служить одним из важных побудительных мотивов для восприятия ольмекского влияния окружающими народами.
Более вескими аргументами подкрепляется теория, согласно которой решающую роль в экспансии ольмеков сыграла потребность в сырьевых ресурсах. Следы присутствия ольмеков в виде скульптур, каменных изваяний, артефактов или символов можно обнаружить вдоль путей или на самих путях, по которым ольмеки совершали походы за нефритом, магнетитом, обсидианом и солью.
Если побудительным мотивом для экспансии ольмеков была потребность в обеспечении себя сырьевыми материалами, то каким образом они реализовали эту потребность: посылая своих людей добывать, а затем транспортировать сырье или же торгуя с определенными группами жителей горных районов, с которыми уже был установлен контакт? Этот вопрос влечет за собой другой: каков был характер взаимодействия между ольмеками и жителями горных районов? Носило ли это взаимодействие характер связей цивилизации и неразвитого общества, или же горные области были уже развитыми в культурном отношении? Можно найти примеры обоих типов взаимодействия, однако новые данные, в частности те, что получены в результате полевых исследований Кента Флэннери в долине Оахака и Дэвида Гроува на горном поселении Чалькацинго в Морелосе, свидетельствуют о преобладании взаимодействия второго типа. Эти же данные показывают, что ольмеки не добывали сырье сами, а обеспечивали себя им, ведя оживленный торговый обмен с обитателями горных селений.
Флэннери утверждает, что в долине Оахака и в других горных областях Мексики процессы формирования сложных культур шли одновременно с аналогичными процессами на равнинах, раскинувшихся вдоль побережья Мексиканского залива, т. е. в середине II тысячелетия до н. э. Хотя развитие горных областей шло медленнее, чем на равнинах, ко времени подъема ольмеков там уже сформировался или начал формироваться сложный социальный порядок. Когда ольмеки пришли в Оахаку, они встретили культуру пусть не столь развитую, как у них, но уже имевшую стратифицированное общество, готовое и способное вступить с ними в экономическое и политическое взаимодействие.
Цивилизация могла возникнуть в долине Оахака и в других горных областях и без экономического стимулирования со стороны ольмекской культуры. Действительно, горные области находились в сфере влияния ольмеков совсем недолго, однако экономические потребности ольмекского общества, безусловно, способствовали быстрому подъему оахакского общества. Ирония жизни состоит в том, что в процессе добывания материалов, которые привели их к процветанию, ольмеки сами приближали свой закат. Оахакцы, контролировавшие сырьевые ресурсы горных областей и обладавшие, благодаря ирригации, мощным потенциалом для интенсивного развития земледелия, имели более благоприятные условия для формирования сложного общества по сравнению с обитателями прилегающих к заливу низменностей. Получив от ольмеков стимул к дальнейшему экономическому и политическому развитию, оахакцы смогли за короткий промежуток времени вытеснить их.
К середине I тысячелетия до н. э. оахакцы, судя по всему, смогли установить контроль над торговыми путями, когда-то проложенными ольмеками. Около 600 г. до н. э. был основан Монте-Альбан — вероятно, древнейший в Мезоамерике городской центр. Он играл роль ядра, вокруг которого формировалась оахакская государственность. По мере того как оахакцы становились сильнее, наращивая свою экономическую мощь, могущество ольмеков, наоборот, ослабевало. После сравнительно недолгого периода расцвета их крупнейшие центры — Сан-Лоренсо, Ла-Вента и Трес-Сапотес — пришли в упадок, потеряв былое значение. Около 900 г. до н. э. Сан-Лоренсо был фактически разрушен — многие его памятники были изуродованы или разбиты. И хотя люди продолжали там жить, Сан-Лоренсо явно потерял свою былую славу. В Лa-Венте строительство прекращается около 600 г. до н. э. — очевидно, к этому времени относится ее запустение. Хотя о Трес-Сапотес мы знаем меньше, он, по-видимому, оставался заселенным на протяжении всего I тысячелетия до н. э. Но свое былое значение он, несомненно, тоже уже утратил.
К 600–400 гг. лучшая пора ольмекской цивилизации была позади. Несмотря на то что расцвет ее длился совсем недолго, влияние ольмекской цивилизации на последующее экономическое, политическое, религиозное и художественное развитие Мезоамерики трудно переоценить. Созданная ольмеками модель культуры заложила основу для последующего развития мезоамериканской цивилизации. Она оказала также прямое стимулирующее воздействие на культурно-эволюционное развитие многих районов Мезоамерики, включая Оахаку, Центральную Мексику, Исапу, горную Гватемалу и майяские низменности. Хотя хронологически оахакская культура сформировалась раньше, чем в других районах, последние тоже начали бурно развиваться в эту пору. Теперь мы переходим к рассмотрению событий, происходивших приблизительно в одно и то же время в различных районах Мезоамерики, — становлению и развитию культуры майя в низменных лесных областях и подъему великого города Теотихуакана в горах Центральной Мексики.
43
Ряд зарубежных исследователей считает, что у ольмеков не было еще государственности и что они находились на уровне развитого «вождества»