Было бы, однако, неверно оценивать позднеегипетскую эпоху только как время эпигонства, эклектизма и постепенно усиливающейся архаизации культуры. Пропилеи храма на о-ве Филэ и карнакский пилон Нектанеба (XXX династия), скульптурные портреты из темно-зеленого камня саисского периода, гимны богам, по силе поэзии временами напоминающие библейские псалмы, появление таких литературных текстов, как «Наставление Ани своему сыну Хонсухотепу» (XXI династия) или «Поучение Аменемопе» (XXII—XXVI династии), отразивших несравненно более высокий уровень этических представлений египтян, чем древние произведения подобного жанра, усиление в сфере религии космического дуализма и дуализма этического под влиянием «великого ужаса» иноземного гнета, возрастание роли культа Осириса и богов его круга — все это свидетельствует о далеко не исчерпанных возможностях египетской культуры. Даже в пору своего угасания она продолжала быть живительным источником для культур других народов, в глазах которых Египет по-прежнему оставался страной тайной премудрости, глубокого мистического опыта и бесценных знаний.
Не случайно так много соответствий находят между «Поучением Аменемопе» и «Книгой Притчей Соломоновых». И сколь многозначны слова, донесшие в «Деяниях апостолов» эхо ветхозаветной традиции: «И научен был Моисей всей мудрости Египетской, и был силен в словах и делах». Египетская дидактика и мистика, религиозная поэзия, сложившиеся словесные формы могли служить ветхозаветной литературе образцом для соотнесения с собственными этическими и религиозными представлениями и способами их литературной фиксации.
Особое значение для соседних с Египтом народов имела египетская медицина. Ее достижения, прежде всего в области хирургии, ценились при дворах иноземных владык, и слава египетских лекарей, подобных «великому врачевателю» Уджахорресенту, жрецу богини Нейт. доверенному лицу персидских царей, надолго пережила их самих. В средневековых арабских и европейских медицинских текстах содержится немало рецептов, заимствованных из египетских медицинских папирусов и магических текстов.
Еще задолго до того, как взошла заря античной цивилизации, в Египте были накоплены важнейшие практические знания в области математики и астрономии (определение площади круга, объема усеченной пирамиды, площади поверхности полушария, солнечный календарь, деление суток на 24 часа, знаки зодиака и др.). Культурное наследие Египта продолжало жить в юлианском календаре и, быть может, в «Геометрии» Герона, в исследованиях дробей у греческих математиков и в задаче на решение арифметической прогрессии у армянского математика VII в. н. э. Анания Ширакского.
Египетские нормы права и государственного управления в той или иной мере были усвоены напатско-мероитскими царями, державой Ахеменидов и эллинистическими монархиями, Аршакидами и Сасанидами, римлянами и Византией, народами христианского Востока, Русью.
Сокровища египетской мысли — научной, практической и мистической — оказались притягательным источником для видных греческих ученых, философов, государственных деятелей, которые посещали Египет, чтобы приобщиться к этим знаниям и сделать их достоянием своей культуры. Согласно античной традиции, в Египте побывали Солон, Фалес, Пифагор, Гекатей Милетский. Плутарх сообщает, что «Эвдокс учился у Ксенофона из Мемфиса, Солон — у Сонхита из Саиса, Пифагор — у гелиополита Ойнуфея. Особенно, кажется, этот последний, восхитительный и восхищавшийся жрецами, подражал их таинственной символике, облекая учение в иносказание».
Египетское искусство с его характерной монументальной архитектурои и статичнои скульптурой явилось образцом для подражания еще в глубокой древности и было переосмыслено в крито-микенской культуре (III—II тыс. до н. э.), носившей также следы египетского влияния в области ювелирного мастерства, в сюжетах фресковой и вазовой живописи, в религии и письме. Отдельные черты египетской культуры прослеживаются в искусстве Ближнего Востока во II тыс. до н. э. у народов Сирии, Финикии, у хеттов, ассирийцев и др. Традиция египетской погребальной маски в сочетании с традициями эллинистического искусства вызвала к жизни такое удивительное явление, как фаюмский портрет. Египетский скульптурный портрет, пейзаж, пирамидальная гробница, обелиск и другие элементы архитектуры, львы и сфинксы были восприняты античным искусством, а через него — европейским, особенно в пору увлечения экзотикой и мистикой Востока.
Древнейшая родина дидактики и мессианских сочинений, любимых египтянами, колыбель басни и исторической повести, сказки и любовной лирики, Египет не мог не питать литературу соседних народов. По словам французского ученого Ж.-Ф. Шампольона, «Европа, получившая от Древнего Египта начатки науки и искусства, обязана ему еще одним благодеянием — алфавитным письмом». Египет не только оказал влияние на финикийское письмо и через него — на европейскую письменную систему, письмо синайское и на становление древнейшего алфавита в Африке (мероитское письмо), но и внес определенную лепту в словарный запас соседних народов. Некоторые слова из египетского через греческий, коптский и арабский языки проникли в словари европейские.
* * *
Развитию культуры Египта не был положен предел при греко-македонском владычестве. Соприкоснувшись с иной цивилизацией, она пережила новый своеобразный расцвет, будучи уже частью общей эллинистической культуры. Завоеватели восприняли египетскую идею сакрального царства, поклонялись священным быкам и овнам, строили храмы египетским богам, соперничавшие по своей монументальности с постройками эпохи пирамид и Нового царства.
Но дни египетской языческой культуры были уже сочтены, несмотря на все ее стремление отстоять свои позиции. Угасающая древность словно торопится завершить свои «мемуары»: стены храмов Птолемеевского Египта становятся настоящими неисчерпаемыми архивами накопленных знаний, множатся справочники, подобные энциклопедиям. И, как завещание грядущим культурам, спешно переводятся на греческий язык египетские литературные и религиозно-мифологические тексты.
Египетская история в греческом словесном обличье продолжает жить в сочинениях Манефона, дух независимости и вера в приход царя-мессии — избавителя от бед иноземного ига (традиционный образ египетских пророчеств) — с новой силой возрождаются в «Апологии горшечника перед царем Аме-нофисом о будущей судьбе Египта». Египетская религия с ее идеей бессмертия покоряет греко-римский мир, изверившийся в собственных земных и небесных владыках.
«Град у моря» — Александрия, скорая гибель которого предрекается в «Апологии», еще шлет своих посланцев, несущих культ Исиды и богов ее круга за пределы Египта, и на улицах Рима устраиваются в честь «владычицы мира» пышные празднества. Но пройдет немного времени, и средоточие греко-египетской языческой культуры, позднеантичной философии, литературы и науки, великий город, где впервые соединились судьбы Востока и Запада, станет свидетелем торжества христианства и превратится в важнейший центр христианского богословия и миссионерской деятельности. На смену Деметрию Фалерскому, основателю Александрийского мусейона, греко-иудейским богословам Филону Александрийскому и Аристобулу, гностикам Валентину и Василиду придут страстные проповедники новой веры: Павел Фивейский, первый отшельник Верхней Фиваиды, и Антоний — основатель пустынножительного монашества, великий аскет Макарий и Пахомий — родоначальник «киновитского» (общежительного) монашества, Афанасий Александрийский, Шенуте, архиепископ Кирилл, Климент Александрийский. Египетский мистицизм, многовековая отточенность культуры религиозного текста получат вторую жизнь, преобразившись в александрийской символической школе богословия, в монофизитстве коптов. И не уходят ли идеи христианского монашества и пустынножительства, впервые рожденные в Египте, своими сокровенными корнями в древнюю веру египтян в посмертное преображение. «просветление» в пустынях Запада и в то, что земная жизнь — это только сон? И «нигде,— согласно Евсевию Кесарийскому,— слова евангельского учения, ни над кем не явили столько силы, как в Египте», ибо там за тысячи лет до первых христиан напряженно переживали великую тайну преодоления смерти.