О периоде, предшествовавшем времени Фукидида и Аристофана, мы знаем гораздо меньше. Говоря о середине VI в. до н. э. (примерно за 50 лет до его рождения), Геродот сумел составить связное повествование, снабженное достаточным количеством заслуживающих доверия подробностей, которые мы можем использовать в своей работе. Освещая этот период, он рассказывает не только о том, что произошло, но и в некоторой степени о том, как это случилось. В сочинении Геродота нет строго определенной линии повествования, и число подробностей зависит от того, насколько хорошо в его времена помнили о том или ином человеке либо событии. Но, грубо говоря, чем глубже в историю до примерно 550 г. до н. э. мы погружаемся, тем большее количество легенд и сказаний вторгается в текст и делает его все менее реалистичным. Сведения о коринфском тиране Периандре, жившем в конце VII – начале VI в. до н. э., содержащиеся в труде Геродота, по своему качеству значительно отличаются от информации о спартанском царе Клеомене I, умершем в 490 г. до н. э., примерно тогда же, когда родился сам «отец истории». Читая рассказ о событиях более далекого прошлого, в реальности которых мы не уверены в принципе, мы редко можем найти что-то большее, чем голые факты, лишенные подробностей, способных сделать их доступными для восприятия.
В качестве дополнения к сочинениям древнегреческих историков, рассказывающих о древнейших периодах своей истории, можно использовать две поэмы Гесиода и многочисленные фрагменты стихов VII в. до н. э., по которым можно судить, чего боялись и на что надеялись люди того времени. Первые законы, вырезанные на камне, датируются концом VII в. до н. э. Это отрывочные акты городов Крита, по каким-то причинам удостоившиеся столь долговечного материала. Все более многочисленными становятся надписи на надгробиях и посвящения богам. Мы все еще находимся в большой зависимости от керамики и других археологических находок, преимущество которых заключается по крайней мере в том, что информация, передаваемая посредством их, не была искажена по вине предрассудков более позднего времени. Распространение керамики, которую нередко находят за пределами центров ее производства, позволяет нам делать выводы о передвижениях использовавших или продававших ее эллинов. Ближе к концу VI в. до н. э. производство керамики в местных центрах значительно сократилось, уступая лидерство в изготовлении тонкостенных сосудов Афинам, что породило целую коллекцию превосходных сцен повседневной жизни, которые не только радуют глаз, но и позволяют уточнить сведения, содержащиеся в письменных источниках.
Единство общества, описанного в поэмах Гомера, обеспечивали цари. К тому времени, когда появились первые исторические сочинения, эта система почти полностью ушла в прошлое. В Спарте цари, власть которых передавалась по наследству, правили вплоть до конца III в. до н. э., и многие из них сыграли ведущую роль в ее истории, но, по сути, их власть ограничивалась командованием войском, когда оно находилось за пределами государства. Возможно, до конца VII в. до н. э. в Аргосе правили цари, обладавшие не только номинальной властью. Во главе поселенцев, отправившихся около 630 г. до н. э. в Кирену с дорийского острова Фера, шел царь, впоследствии передавший свой титул семи поколениям потомков, правивших вплоть до середины V в. до н. э. Практически во всех остальных известных нам государствах цари очень рано лишились власти, которая была распределена среди представителей родовой знати.
В нашем распоряжении имеются источники, повествующие об упадке и низвержении царей, но эта традиция оказывается на удивление слабой и неоднозначной. С некоторой долей уверенности мы можем сказать лишь то, что в то время, как несколько царей были смещены со своих мест с помощью насилия, в большинстве случаев переход власти, очевидно, происходил постепенно и мирным путем. Слова Аристотеля, утверждавшего, что в Афинах слабые цари сначала потеряли возможность руководить военными действиями, похожи на чью-то догадку, которая, несмотря на это, кажется вполне разумной. Возможно, иногда именно это и случалось. Религиозные обязанности царя представляют для нас гораздо более серьезную проблему, но, очевидно, даже в этой сфере идея о наследственной передаче чего-либо не была слишком сильна для того, чтобы помешать делегировать жреческие функции магистратам, которых сначала избирали, а в конце стали вообще назначать на один год по жребию. Титул «царь», не вызывавший такого же отвращения, как слово гех в Риме эпохи республики, продолжал использоваться в Афинах в качестве титула магистрата, в течение года исполнявшего древние обряды, во время которых упоминался этот термин. При этом данный человек оставался лишь одним из магистратов. В других городах в более поздние периоды такой титул носил один или сразу несколько магистратов.