««Разумные дураки», — пишет М. К. Азадовский, — могло означать тех потешников-профессионалов, в чей репертуар входило, помимо балагурства и шутовства, и знание серьезных былевых и исторических песен... Такими «разумными дураками» несомненно с полным правом могли называться лихие молодцы, веселые скоморохи... Скоморошья, невольная, как свидетельствует письмо Демидова, колонизация Сибири была одним из путей перехода в Сибирь эпических песен и преданий и самого песенного искусства»[641].
Однако нет оснований преувеличивать роль скоморохов в распространении и сохранении эпической традиции. Эпос пришел в Сибирь, так же как и на русский Север, как и на Дон, на Терек, вместе с народными массами, которые всегда были самыми прямыми и непосредственными его носителями. Выражение Демидова «разумные дураки» пока что не поддается убедительному разъяснению.
Давняя точка зрения на Киршу как певца скоморошьего склада, записавшего собственный репертуар, в последнее время получила новую поддержку[642]. По поводу этой концепции могут быть высказаны некоторые сомнения общего и фактического порядка.
Зачем певцам или певцу записывать свой репертуар? Чтобы сохранить его в памяти? Но народные певцы не забывают усвоенных ими былин и песен, особенно если они их систематически исполняют (а для профессиональных певцов это — правило). Чтобы обучать новых певцов? Но известно, что передача и усвоение фольклорной (песенной, былинной, сказочной) традиции в народной среде имеет хорошо выработанные формы, не требующие участия книги.
К тому же тексты, записанные Киршей Даниловым, петь нелегко, несмотря на приложенные ноты. Тексты освобождены от типично песенных элементов — повторов, обрывов, подхватов, вставных слогов и т. п. Песня в записи Кирши Данилова превращается в стихотворение.
Само по себе предположение, что тексты, помещенные в Сборнике, записал певец, не невероятно. Новейшая история фольклористики знает несколько случаев, когда грамотные сказители записывали былины, которые сами исполняли (И. А. Касьянов, П. Калинин, Т. Е. Точилов, П. И. Рябинин-Андреев). Замечу, что во всех известных мне случаях они делали это либо по просьбе собирателей, либо под влиянием встреч с ними, вели записи «для науки» и отсылали их в научные учреждения. В сущности, певцу записи «своих» былин не нужны, и для себя он не станет проводить эту тяжелую и не имеющую какой-то прямой цели работу.
Следовательно, гипотеза о певце — составителе «Сборника Кирши Данилова» не снимает основного вопроса — о целях, ради которых сборник создавался. К тому же эта гипотеза, даже если признать ее правомочность, требует некоторых существенных уточнений. Так, одному певцу вряд ли мог принадлежать весь состав сборника, поскольку исследователям не удалось доказать художественного единства (которое можно было бы отнести за счет одного певца или даже сплоченной группы певцов) всех песен Сборника и поскольку, учитывая позднейшие данные русского народного творчества, трудно представить себе народного сказителя, владеющего столь пестрым в жанровом и стилевом отношении песенным материалом.
Возникает мысль, что Кирша Данилов записал не только «свои» былины и песни, но и песни от других певцов. А это обстоятельство очень важно для понимания Сборника.
Любопытно, что в тетрадях упомянутого выше И. А. Касьянова содержатся фольклорно-этнографические материалы, которые он собрал от крестьян: духовные стихи, причитания невесты, заговоры. Если добавить к этому, что у Касьянова хранились также копии произведений старой книжности, то перед нами вырисовывается облик любителя, делившего свои интересы между фольклором и литературой, — носителя фольклорной традиции и ее собирателя[643]. Составитель Сборника был превосходным собирателем, отличавшимся широтой фольклорных интересов. Он, несомненно, обладал и большими знаниями в области народной поэзии, и необходимой энергией, и той чуткостью к материалу, которая отличает одаренных собирателей от рядовых регистраторов народной песни.
И состав Сборника, и принципы записи песен в нем еще раз доказывают, что он создавался помимо внешних заданий. В работе над Сборником составитель действовал по собственной инициативе, он не был связан никакими условиями и обязательствами. Он создавал не свод фольклорных источников для Миллера, но и не репертуарный сборник для певцов-скоморохов. Только полным непониманием истинного значения Сборника вызвано объяснение Коршем причин, заставивших Киршу Данилова записывать песни: он делал это якобы «по причине более действительной, нежели платоническое любопытство, т. е. либо ему нужно было закрепить эти песни в памяти для воспроизведения их в честной компании, будь то среди собутыльников или «сидючи во беседе смиренныя у боярина великого», либо он взялся за перо по поручению такого боярина, который и был только любителем»[644].
641
«Былины и исторические песни из Южной Сибири. Записи С. И. Гуляева», стр. 19; ср. также в статье А. М. Астаховой в кн.: «Русское народное поэтическое творчество», т. II, кн. 1. М.—Л., 1955, стр. 141.
643
См.: В. С.