- Да, - вздохнула она. - Понятно.
- Еще бы. Ты сама видела тьму, укрывшую Нирн, - следствие того, как к Свиткам обратился один обиженный фалмер. Однажды лук Ауриэля уже использовали недостойным образом и под Померкшим Солнцем Исграмор был убит - убит во имя всех истребленных снежных эльфов. Виртур считал себя правым и был в ярости, когда не получил исцеления. Эпохами стояла церковь, и глупый эльф мечтал отомстить богу, которого сам же и предал, - а древний усталый брат сторожил его, как я сторожил своего… Впрочем, нет большой пользы возвращаться к этому сейчас, - сказал Партурнакс, глянув в небо. - Прошлое уже почти перестало иметь значение и Книга Судьбы пуста.
- Всегда полезно учиться на чужих ошибках, - не согласилась она.
Дракон величаво кивнул.
- В столь юном возрасте, - сказал он, - у тебя набралось достаточно уроков, и своих и чужих. Почитай это за счастье и прими опыт к сердцу, чтобы не совершать наших ошибок. Paak… Я лгал. Я принимал помощь и защиту смертных, я открывал наши тайны недостойным - и все это ради того, чтобы встретить искалеченного брата, когда настанет время, и помочь ему переродиться. Ради этого я замарал свою честь, и это худший позор и высшая жертва для дракона. Но таков уж Путь, - усмехнулся он. - Dii wundun… ahrk wundun do Oskar fin Mey. Каждый день с вершины Монавен я видел далекий замок и знал, что он все еще там.
И снова Эль опечалилась, вспомнив, что Партурнакс не единственный дракон, которому пришлось пройти через позор и жертву ради других и вытерпеть тысячи лет ничтожества, чтобы мир мог продолжаться. Рыцарь-Дракон могла лишь возблагодарить небо и мудрого Зандалора за то, что история ее собственного провала оказалась куда более краткой.
- Что будет теперь? - спросила она вслух. - Меня наверняка заждались дома. Я защитник Ривеллона. Каким бы прекрасным ни был ваш новый мир, я в нем не останусь.
- О, это не подлежит обсуждению, - заверил ее дракон. - Обсуждению подлежит другое и обсуждать это ты будешь не со мной.
Не отдам, мысленно уперлась Эль, пытаясь отыскать внутри себя спрятанную душу и, как всегда, не находя ничего. Внезапный страх накатил на нее: что, если она уже ее потеряла, выронила здесь, в Совнгарде, сама того не заметив? Что, если этот полный радуг свет украл у нее честно завоеванного дракона?..
Будто подслушав ее мысли, Партурнакс снова хохотнул, а потом соскочил со своего насеста, отчего содрогнулось пол-Совнгарда. Стремясь отвлечься от бесплодной тревоги, Эль кивнула на Стену и спросила:
- Что на ней написано?
Время для таких вопросов было явно неподходящее, но ведь другого-то не будет!..
- Ты и сама это знаешь, - величественно отвечал ей дракон.
Она неверяще посмотрела ему в круглый глаз, вспоминая свои прежние размышления, и выдохнула:
- Не может быть. Не верю.
- Это уж как угодно, - гордо отклонил он ее лепет. - Но посмотрим правде в глаза, в тот день Алдуин был не в духе… Что ж, - встряхнулся он, - нам пора. Изволь гордиться. Никогда прежде я не носил на себе смертных.
- О, - воодушевилась она. - Тогда… amativ!
Услыхав любимое геройское словцо, Партурнакс милостиво кивнул ей, приглашая к себе на загривок. Старый дракон старательно давил ухмылку, но она все равно лезла на вид, заворачивая углы его пасти крендельками.
Как же я люблю драконов, думала Эль, уносясь вверх к небесам. Как же прекрасно, что я сама дракон… И неужели там правда написано: “Вокруг дураки”?
Этот вопрос не давал ей покоя до тех пор, пока она еще была в состоянии разглядеть Стену Слов, оставшуюся далеко внизу, а потом вокруг был лишь свет - полный силы, полный знаний, преисполненный ясности и простора. Эль поспешно замкнула разум, избегая прикосновения к высшей мудрости. Осторожный дракон нутром чуял, что это может быть слишком опасно для таких, как она, - тех, кто все еще хочет продолжать смертную жизнь.
И паря там, посреди неясного плывущего пространства, глядя сквозь весь этот невыразимый свет, чувствуя, как возвращаются к ней пожертвованные искорки ее собственной души, она громко и отчетливо заявила:
- Не отдам.
Свет будто усилился, поманил покоем и она почувствовала, как все ее существо тянется к этой благодати, стремясь опустить щиты и барьеры. В сплошной белизне было не за что ухватиться, нечем себя подпереть, а блаженство-то - вот оно, прямо рядышком, и больше не надо бороться…
Помутившимся разумом она все еще понимала, что это вовсе не направленная против нее атака, что Акатош просто зовет свою частицу, заплутавшую на ратном поле скорбей, - зовет к себе, зовет домой. Но этот зов был так силен и сладок, что и она, невольный свидетель, не могла не откликнуться на призыв.
Нечто внутри нее собралось в тесный ком, уперлось, словно кость в горле, - упрямое, неподатливое, своенравное. Другая душа все еще была внутри: она не потерялась ни на пути через темный мир, ни среди радуг Совнгарда - и теряться в этом море покоя она тоже не собиралась. Тысячи лет не прошли даром, как и принятая из рук Обливиона тьма, и то, что прежде было искрой Акатоша, стало теперь чем-то совсем иным. Чем-то отдельным, изъятым из общности, существом, стремившимся к другой жизни.
И это существо пожелало ответить лишь на один-единственный призыв - на голос молодого и глупого дракона, на просьбу, прозвучавшую в чужом святилище: “Останься…”
Но сама Эль оказалась не такой устойчивой к манящему зову. И, чувствуя, что свет того и гляди унесет ее в свои глубины, она ухватилась за чужую душу, весомую, надежную, - так же, как когда-то, давным-давно, вцепилась в темноволосую голову, пытаясь похитить кроху знаний, - и наконец-то нашла себе опору в чужом упрямстве.
- Какие самостоятельные, - фыркнул сбоку Партурнакс.
- У нас дома нехватка драконов, - выговорила Эль, еле находя слова. - А вы ими расшвыриваетесь не глядя. Совсем не бережете. Не отдам.
С другого бока донесся иной голос:
- Отрезанный край обратно не приставишь. Пусть идет.
Она с трудом сумела повернуть голову, которой будто бы не существовало в этом светлом пространстве, и увидела гигантскую темную тень, странным образом не заслонявшую свет.
Неужели это и есть Алдуин?..
И чего он тут сидит, не всерьез возмутилась она. Ждет, пока герои завершат свою миссию спасения? Отобьют у врагов все души там, внизу?..
Хотя это уже не ее дело. Ей пришло время навсегда оставить Скайрим в прошлом и вернуться домой.
- Нам пора, - сказала она, изгоняя последние сомнения.
- Быть посему, - молвил свет так мягко, словно опасался развеять ее своим голосом по всем ветрам. - В добрый путь.
Благодарю, едва успела подумать Эль, но произнести вслух уже ничего не смогла. Ее словно скатало в тугой шар, который неведомые силы повлекли вперед и вперед - куда-то прочь из света, во тьму, которая была не тьмой, но чем-то большим. Когда-то Патриарх говорил ей о Великом Хаосе…
Патриарх. Если бы она знала его имя, чтобы позвать отсюда, из этой неизвестности; если бы он сам позвал ее, дал знак, куда лететь… mahfaeraak amativ, вечно вперед…
Тьма поглотила ее.
*
Заплутали в Великом Хаосе, думала она, плывя где-то в непознанном. Когда ее умыкнули в Нирн, дельце сладили быстро - рев, грохот, бес-переросток на левом фланге и вот мы уже на месте. А тут, извольте, - ковыляй сама, раз такая взрослая…
Она даже толком не понимала, существует ли она до сих пор или в этой безымянной тьме витают лишь обрывки ее памяти. Куда лететь, если нет ни карт, ни звезд; чем оттолкнуться от пустоты, когда нет тела, - а если оно все еще есть, то никак о себе не напоминает. Нет ветра, который мог бы ее подхватить, нет реки, которая принесла бы их домой…
Она вспомнила огромные белые цветы, распускавшиеся на лианах вдоль водопада. За тем водопадом прятался в недрах земли древний храм, где Патриарх прилег подремать тысячу-другую годков. Но столь великую силу не скроешь, не спрячешь, и цветы выдавали лежбище старого добродушного гиганта всем, кто пожелал бы понять и увидеть. Как и прочие драконы, Патриарх был склонен к некоторому кокетству, безвредному и безобидному, но когда он говорил, что сама мысль о его истинном имени способна породить в мире невиданные прежде цветы, он не слишком преувеличивал.