Внезапно ствол, на который мальчишка опёрся всем телом, жадно зажимая в своих объятиях, начал поддаваться напору маленького тела. Громкий скрежет оборвал безмолвную тишину, и протяжный, нестерпимый звук, звук тысяч бегущих скакунов захватил округу. С минуту после того, как под его напором повалилось сгнившее давным-давно дерево, Дэстан, всё ещё ошеломлённый режущим шумом, весь трясясь от боли и ужаса опустился на колени. Мелкий сор и деревяшки от поломанной хибарки въелись ему в кожу, изранив её до крови и мальчишка тотчас вскочил, завопив во всё горло и вновь горькие слёзы заструились на чумазом лице.
От неведения, подступающего со всех сторон холода, гнетущей тоски и пожирающей душу и волю беспомощности, мальчик, уже отбросив боль, лёг всем своим телом на затвердевшую от мороза землю. Правый бок, что коснулся леденеющей поверхности, тут же заныл, жалуясь хозяину на холод, на который тот уже не обращал внимания.
Тш-ш-ш-ш… — Врезался протяжный, скрипучий шум в уши мальчика. Сколько он пролежал среди обломков — неизвестно. Но этот звук, словно шедший от плуга, который тянут по камню с упорством быка, заставил Дэстана оцепенеть от ужаса. Со стороны его ног, где-то поодаль зашелестели кусты, сухие ветки которых, казалось, царапали уши одним своим производимым шумом. С ужасом мальчик осознал, что во тьме помимо него находится ещё кто-то, и этот кто-то или что-то столь большое, что цепляет собой сразу несколько объектов. Дэстан услышал биение собственного сердца; пульс отдавал толчками на кистях и в висках; глаза налились кровью и его хаотично метались из стороны в сторону, когда сам Дэстан не мог и пошевелиться, — страх сковал тело и душу мальчика. Тот продолжал лежать на одном боку: правая рука его касалась ладонью земли, а левая нога поддерживала правую. Он уже не чувствовал холода или боли, не атаковала голову и тоска, и желудок не посещал голод, — всё внимание было сосредоточено на существе, что нависло над обездвиженным телом. Дэстану казалось, что Оно, это безмолвное, устрашающее Нечто, это громадное, безликое создание тьмы, обитель ночных кошмаров и пожиратель душ, нависший над ним, смотрит своими, полными скорби и боли животными глазами, изнемогая от желания разорвать ту тёплую плоть, что бренно валяется у него под ногами.
Дэстан по-прежнему не шевелился. Он уже не обращал внимания на бешеный ритм своего сердца. Титаническим усилием воли мальчик повернул голову, чтобы узреть монструозную тварь хотя бы одним глазком.
Вороное стадо, эта гуща непроглядных чёрных туч, гонимых ещё более грозным злодеем — морозным, ноющим ветром, умчалась куда-то в даль, казалось, поскорее из этого жуткого места, обнажив ярко-жёлтый фонарь, господствовавший в небе. Его острые лучи тотчас охватили округу и по мере того, как Луна отвоёвывала на время утраченные владения, взор мальчика пал на грозную тень мистического существа, что пошатывалось, вздрагивало, издавало кряхтящие звуки, словно его что-то мучило. Всей картины он не увидел, мальчик смотрел снизу-вверх, где потоками разливался теперь свет, покрывая чудовище ещё большим туманом забвения.
Шорох от потревоженных веток растений распространился по всей округе, когда существо, внезапно, задвигалось. Его громадные ноги, эти шесть изогнутых, мохнатых лап, с охватом едва ли не в пятьдесят метров, сейчас продолжили тянуть на себе это худосочное, израненное туловище, с сочащейся из его отверстий бордово-чёрной жидкости, что появлялась всюду, где бы ни проходила безликая тварь.
Дэстан зажмурился. Спустя несколько мучительных мгновений, пока мальчик ждал, лёжа на морозной земле, когда чудовище на него наступит, когда оно раздавит его маленькое тело своей громадной лапищей, ему стало невыносимо больно внутри, так тоскливо, как не было ещё никогда, даже в тот момент, когда он только-только осознал себя одним, во мраке, овеваемый колючим холодом и гонимый ужасом. Сейчас Дэстаном овладело бессилие, что рождается от осознания неминуемой гибели, это безропотное принятие неминуемого, что рождается в глазах и сердце того, кто видит перед собой силуэт смерти. Мальчик перестал трястись. Он бессознательно вытянулся всем телом, растянувшись на спине; руки и ноги его были выпрямлены, как у солдата, он смотрел вверх, на медленно движущееся нечто с пустым, полным тщетности взглядом. Он смирился. Он был готов умереть. Умереть от удара того, кого не знал, кого никогда не видел, кого боялся и перед кем в страхе трепетал. Это было олицетворение того ужаса, что он испытал вначале, того дикого, первобытного страха, что охватывает тело и сознание в роковые моменты между жизнью и смертью.