Словно для того, чтобы сделать ее затруднительное положение еще хуже, Эрик вдобавок все эти дни вел себя очень благородно, по-рыцарски, не говоря уже о том, что он был еще красивее, чем ей вначале показалось. Его ореховые глаза были теплыми и искренними, и их сочетание с темными волосами, в которых виднелись серебристые нити, создавало облик благородного мыслителя. Звук глубокого бархатного голоса, произносящего тщательно взвешенные слова, всякий раз очаровывал ее. Эрик безупречно придерживался подобающего джентльмену поведения и, окружив ее вниманием и заботой, ни разу не переступил тонкую грань, за которой начиналось ее личное пространство, не лез в душу. Несмотря на тревоги и заботы, которые никогда не оставляли Ребекку, она провела в его обществе много замечательных часов. Капитан даже делился с ней многочисленными новостями и сплетнями его родного Парижа, заставив вспомнить те славные времена, когда она сама жила в этом городе, и тамошних знакомцев.
Однако Эрик редко говорил о себе и ни словом не намекнул, есть ли у него во Франции жена, семья. Не посвящал он Ребекку и в свой ужасно огорчавший ее очевидный интерес к оккультизму. Эта его нелепая страсть почти наверняка была безвредна – однажды Ребекка застала его за чтением книги, которая выглядела как сборник сказок, причем читал он с напряженным интересом. Казалось, капитан не обладал никакими специфическими знаниями, которые могли оказаться для нее опасными, но лучше бы он вообще ничего не узнал. Ребекка была полна решимости направить его внимание в более продуктивное русло.
К несчастью, на данный момент его мысли, в первую очередь, занимало преследование вымышленных разбойников. Он хотел, чтобы Ребекка посмотрела на всех бандитов, которых он изловил в последние несколько дней, и сказала, нет ли среди них ее обидчиков. Отказы не принимались.
Но потом Ребекку осенило: одна из ее проблем может стать решением другой. Что, если направить интерес Эрика к сверхъестественному на разгадку тайны напавших на нее разбойников? В конце концов, что значит одна человеческая жизнь – в особенности жизнь смутьяна – в сравнении с безопасностью самой Ребекки и ее братьев? Если Эрик не знает в точности, кого он ищет, можно убедить его, что один из его пленников – монстр, обладающий сверхчеловеческими способностями.
– Капитан, я знаю, вы полагаете, что на нас с мужем напало… какое-то чудовище, – напомнила она. – Вы можете исключить всякие сомнения в том, что это не был обычный человек?
– Вы видели этих существ в деле и все равно считаете их простыми смертными, – заметил он, стараясь поймать ее взгляд. – Возможно, мы уже поймали такого демона, но не знаем об этом.
– Что ж, тогда, – задумчиво согласилась она, – позвольте мне на них взглянуть.
Всего через минуту они уже подходили к недавно возведенной тюрьме, здание которой было прочнее, чем окружающие его палатки, но такое же простецкое и грубо сработанное. Его наспех построили из того, что солдатам удалось добыть в лесу. Внутри тюрьма выглядела ничуть не лучше. В маленькую камеру впихнули около дюжины мужчин, которым не повезло попасться военным. Ребекка могла только догадываться, насколько же неудобно тут спать. Солома под узниками была волглой, а свежий воздух мог проникать лишь в одно-единственное зарешеченное окошко высоко под потолком.
Заместитель Эрика, тот самый поросший черной щетиной и лишенный воображения Феликс, нес караул у двери. Когда Ребекка проходила мимо, он скользнул по ее лицу пытливым взглядом, и она ощутила необъяснимый холодок.
– Вы в полной безопасности, – шепнул на ухо Эрик, ошибочно приняв ее отвращение за страх. – Вы знаете кого-нибудь из них?
– Возможно. – Ей приходилось делать усилие, заставляя срываться с уст слова, которые хотелось немедленно взять обратно. – Это ваши подозреваемые?
– Именно, мадам, – подтвердил Эрик, и на его опаленном солнцем, обветренном лице было написано удовлетворение.
Ребекка, нахмурившись, рассматривала узников. Их оказалось больше, чем она предполагала… и, очевидно, многие из них тут уже давно.
– А кого поймали, когда я уже была тут?
К ее удивлению и даже некоторой тревоге, Эрик заколебался. В слабом свете, просачивающемся сквозь маленькое оконце, невозможно было разобрать выражение его лица.