Разработанная социологами школы Э.Дюркгейма и конкретно прослеженная М.Салинзом [285, с. 93—96], теория о механической солидарности открыла перед антропологами новый взгляд на то, что прежде привычно именовалось племенем. Что же касается племени в полном смысле этого слова (общность, имеющая признанного главу, вождя), то генезис его, согласно теории М.Фрида [212], был связан с эффектом трибализации, т.е. консолидации племени и структурирования его в политическую (выражаясь терминами Э.Дюркгейма — органическую) общность, отличную от механической. Такого рода трансформация не была результатом спонтанного эволюционного развития. Для эффекта трибализации нужен был мощный толчок извне, импульс сильной внешней угрозы со стороны либо уже сформировавшегося племени, т.е. племенного протогосударства, либо возникшей по соседству урбанистической цивилизации. Таким образом, все сводится к проблеме генезиса первичных очагов урбанистической цивилизации — только они, во всяком случае в глубокой древности, могли стимулировать оформление вошедших с ними в контакт механических общностей в племена.
Так как же, где и почему, вследствие чего возникали наиболее ранние, первичные очага цивилизации? Что способствовало их возникновению и соответственно отсутствие чего было причиной их невозникновения?
Этой проблемой занимались многие исследователи. Обращалось внимание на значимость территориальных связей (Г.Мэн), на важность природно-климатических условий, экологической среды (Л.И.Мечников [67]), на необходимость искусственного регулирования водного режима (К.Маркс), на демографический фактор, т.е. давление населения в центре зоны расселения какой-либо этнической общности (Р.Карнейро), наконец, на уровень производства и даже роль военного фактора (Ф.Оппенгеймер — подробнее см. [20, с. 24—32]). Все эти факторы сыграли свою роль, хотя не все в равной мере. Можно утверждать в самом общем виде, что условием возникновения очага цивилизации было благоприятное сочетание основных из перечисленных факторов в оптимальном для данного места и времени комплексе.
Как конкретно это могло происходить? Прежде всего — в наилучших для земледелия условиях (мягкий климат, плодородные почвы, орошаемые разливами рек), при энергичном расселении (сегментации) осевшей в данной местности общности с возникновением некоего давления населения в центральной зоне расселения, откуда труднее мигрировать. Перечисленные факторы в сочетании с постоянным совершенствованием орудий производства, технологии агротехнических и иных работ, включая обуздание буйно разливающейся реки, создают благоприятный оптимум.
Но это лишь объективные условия, которые могут и не быть реализованными. Для их реализации нужны условия коллектива. Как показал М.Харрис [227, с. 92—102], столь, казалось бы, нерациональное потребление продукта, как спорадические щедрые раздачи (потлач, как такого рода раздачи именуются у антропологов), или даже публичное уничтожение его во имя престижа способствовали увеличению производства и стимулировали рост производительности труда, поскольку вели к увеличению усилий коллектива (нужно возобновить растраченное) и порождали эффект максимизации экономической функции.
Максимизация экономической функции, или, выражаясь привычными для нас терминами, стимул к увеличению производительности труда, — решающее оружие в руках энергичного, честолюбивого, властного и удачливого старейшины. Сосредоточив в своих руках контроль над ресурсами и право централизованной редистрибуции не только имущества собственной, как правило богатой, семейной группы, но и излишков общественного производства всех семейно-клановых групп деревни, такой лидер получал возможность создать экономическую базу для расширения своего влияния за пределами родной деревни, вначале в рамках некоего куста-кластера из тяготеющих к его деревне соседних поселений.
Позже в столкновениях между такими удачливыми и расширявшими свое влияние соперниками (сказывался эффект демографического давления) один из них выходил победителем. Вот на этом этапе начинал играть едва ли не решающую роль и военный фактор — но только на этом, не ранее! Соперничество в данном случае — пока еще не война, войн в собственном смысле слова общество на том этапе развития, о котором идет речь, не знало. Но военная функция уже возникла и быстро совершенствовалась, роль военных столкновений или, проще, роль силы начинала становиться решающей. Еще раз стоит напомнить, что весь рассматриваемый процесс протекал — если вести речь о первичных очагах цивилизации — на фоне описанного выше оптимума и в условиях, когда формирующийся очаг (или нескольких соседних очагов в пределах, скажем, долины или части долины одной реки) окружали только далекие еще от цивилизации механические общности.
В результате описываемого процесса удачливый старейшина, собрав вокруг себя и подчинив себе соседей, превращался в вождя. Он становился главой общности нового типа — политической, надобщинной. Увеличивалась и укреплялась его власть, в основе которой были контроль за ресурсами коллектива и право централизованной редистрибуции излишков. Увеличивался размер подчиненной его власти общности. Все большее количество излишков скоплялось в его руках, и все большая доля их могла теперь идти на содержание непроизводственных групп населения (жрецов, воинов, чиновников) и групп, призванных обслуживать потребности вождя и его окружения (ремесленники, слуги, порабощенные чужаки). Их усилиями и для их нужд создавался город — как олицетворение и символ очага урбанистической цивилизации, местожительство вождя, хранитель и накопитель высших ценностей коллектива, как материальных, так и духовных.
На передний план на этом этапе развития выходили и рано либо поздно реализовывались две задачи: институционализация высшей власти правителя и сакрализация, легитимизация его политического статуса. Они были взаимосвязаны и в некотором смысле являли собой единое целое, причем столь же необходимое для коллектива, как и для его правителя.
Сакрализация обычно была тесно связана с причастностью вождя к божеству. В одних случаях, как в городах древнего Шумера, бог и храм в его честь выходили на передний план и становились центром и символом общности, а глава коллектива обретал функции первосвященника. В других вождь объявлял себя сыном либо избранником божества, носителем сакральной сверхъестественной силы, благодати. Отрыв правителя от коллектива и особые знаки его власти, ее атрибуты (дворец, паланкин, одежда, украшения и т.п.) подкрепляли в глазах коллектива идею о сакральности правителя. Как показал в свое время Г.Ландтман [252, с. 64—65], сакральность вождя со временем начинала восприниматься как функция власть имущего: личность правителя как бы деперсонализовывалась, он превращался в Символ.
Параллельно шел процесс институционализации власти правителя. Вначале его должность была выборной и замещалась, как уже говорилось выше, в процессе острого соперничества тех, кто обладал наивысшим престижем. С укреплением власти правителя и сакрализацией его должности стало считаться, что часть сакральной силы личности правителя присуща его семейно-клановой группе. Естественно, что по смерти вождя преемника выбирали из числа ее представителей, которые, как правило, окружали правителя, опиравшегося на помощников и приближенных из своей ближайшей родни (эффект механической солидарности). Иногда эта практика, однако, встречала сопротивление со стороны других близкородственных сильных кланов, тоже претендовавших на власть. Споры и соперничество ослабляли структуру, что делало необходимым переход к наследованию власти. Он совершался через трансформацию клана.