В опустевшей пещере воцарилась тишина; несокрушимые стены отгораживали нас от суматошного и радостного возбуждения, наполнившего чашу Вейра. Наконец, Алессан поднял голову, взгляд его скользнул по затоптанному песку площадки и рядам опустевших каменных скамей. Что-то изменилось в нем… что-то неуловимое, едва заметное… Возможно, горестные узы, сковавшие его дух, начали слабеть… или даже лопнули в миг торжества Оклины? Возможно, начало новой жизни сестры станет концом несчастий ее брата? Возможно… Но сумеет ли он начать все заново?
— Я отдал ей праздничный наряд… ее наряд, приготовленный для Встречи… — прошептал он так тихо, что я с трудом расслышала. — Она так помогла мне… подарила надежду… Я никогда не забуду ее, Рилл… — Никто из нас не забудет ее, Алессан.
Он не плакал, хотя глаза у него покраснели, а на скулах выступили пятна. Достав платок, Алессан вытер мои мокрые щеки — как когда-то в детстве дядюшка Манчен. На губах его не было улыбки, но линия рта, прежде каменно-твердая, чуть смягчилась; морщины на лбу разгладились. — Сегодня у Оклины праздник. И ничто, никакие прошлые печали, не должны омрачать его. Рилл, моя верная гордая Рилл… Не бойся, я не потребую у тебя той чаши… — Мы спустились на песчаную арену; он смотрел себе под ноги, не замечая, что я готова расплакаться от счастья. — Слишком много дел ожидает нас в Руате… особенно теперь, когда Оклина покидает нас… Но разве я мог встать на ее пути — так, как отец когда-то встал на моем? Нет, я никогда бы этого не сделал, — он покачал головой и задумчиво добавил: — Да, стоило прийти в Форт Вейр, чтобы понять: жизнь окончена, и жизнь начинается….
— О, Алессан!
Мы стояли на горячем песке, и теперь, когда не требовалось сохранять достоинство перед лицом великих событий и могущественных людей, я схватила Алессана за руку и бросилась бежать. Радость переполняла меня, несла вперед, словно крылья дракона.
— Поспешим, милый! Мои ноги горят… и нельзя слишком долго задерживаться с поздравлениями.
С коротким смешком Алессан бросился вслед за мной к выходу, туда, где уже начинался праздник. Мы выскочили из пещеры. Над нами, рассекая сияющие небеса, реяли бесчисленные стаи драконов; огромные звери с распростертыми крыльями заполняли чашу, переливались, текли через край, и отблески солнца золотили их могучие тела.
Глава 12
Сейчас, когда я заканчиваю свое повествование, наступили мирные времена; уже пять Оборотов — пять чудесных, необыкновенных Оборотов! — ни одна Нить не запятнала небеса Перна. Кое-где остались еще печальные отметины, следы того, что перенес Руат, но могильные холмы сгладились и стали почти незаметными в пышной траве.
Да, изменилось многое, и все перемены были благотворны. Госпожой Форт Вейра стала Камиана, новым Предводителем — добродушный, могучего сложения телгарец Г'дрел; его Дориант настиг Пелианту, королеву Камианы, в брачном полете. Сейчас мы редко слышим о Ш'гале, ставшем командиром крыла, зато Г'дрел и Камиана — частые гости в Руате. Г'дрел иногда поддразнивает Алессана, напоминая про скакуна по кличке Визгун. Пожалуй, он единственный, кроме Фергала, кто рискует на такие шутки, хотя во всех прочих отношениях Алессан вовсе не кажется таким уж недоступным и мрачным.
Б'лерионов Набед обошел всех бронзовых в погоне за Ханнатой Оклины; впрочем, никто не сомневался в исходе этого полета. Два ее сына играют теперь вместе с нашими, так как я пять раз выполнила первую половину своей оригинальной сделки с Алессаном, подарив ему четырех сыновей и дочь, которую мы назвали Моритой. Алессан не захотел, чтобы я рожала еще — несмотря на мои уверения, что беременность не тяготит меня. Действительно, я была счастлива, когда вынашивала детей, и не испытывала ни страданий, ни мук, как другие женщины.
Постепенно Алессан дал себе волю, обратившись сердцем к собственным детям. Сначала он делал вид, что безразличен к ним — как будто боялся, что его любовь пометит их черным знаком беды. Страх снедал его, страх потерять тех, кто стал ему дорог. Но, к моему удовольствию, все малыши росли здоровыми и сильными; даже неизбежные детские болезни почти миновали их. Морита… Что сказать о ней? Десдра чистосердечно призналась мне, что не видела ребенка прелестней. Она стала солнышком, чьи лучи растопили последний ледник в душе ее отца. Он не мог справиться с собой… он ее обожал, поклонялся ей — и раньше, и теперь. А она распускалась, словно весенний цветок, под его взглядом и ласковыми руками…