Ну да ничего, лиха беда начало, главное сделать первый шаг, а там что-нибудь да наладиться.
Именно с такими мыслями, пошатываясь и спотыкаясь, пытаясь снова обрести контроль над телом, я медленно побрел в неизвестность.
Глава 4
Почти четыре дня я брел по рассохшейся грунтовой дороге, замешанной десятком тяжелых колес до состояния натуральной полосы препятствий. Судя по тому, что земля и грязь высохли и теперь по твердости могли соперничать с камнем, дождей здесь не было уже давно, а жара долгое время не спадала. Я брел то и дело распарывая босые ступни на торчащих камнях, острых засохших грязевых комьях и опавших ветках, но дар залечивал мои раны достаточно быстро. Конечно, не так быстро, как в мою бытность Аидом, но все равно достаточно скоро, чтобы я не успевал пострадать. Да и о каких страданиях вообще может идти речь, после всего того, что я перенес и пережил? Оторви мне сейчас руку и присыпь кровоточащее мясо крупной солью, я лишь досадливо поморщусь, но даже не пикну. Полгода в могиле закалили не только мое тело, но и дух. Хотя, наверное, слово «искалечили» будет ближе по смыслу, но в этом виноват только один единственный человек – я. Теперь со стороны мне это было ясно, как божий день.
За все четыре дня я не встретил ни одного человека и ни одного автомобиля, отчего стал предполагать, что эта дорога, как минимум, не пользуется особой популярностью. А как максимум находится в такой непролазной глуши, что сюда нет нужды никому заходить. Но я все равно был наготове, собираясь в любую секунду броситься в кусты, чтобы не смущать своим специфичным видом случайного встречного.
В принципе, ничего интересного за все это время так и не произошло, если не считать некоторых проблем, без которых не могло обойтись мое пешее шествие. Кто бы мог подумать, что самым жестоким испытанием для меня окажется первый рассвет? Ох, это проклятое солнце. За долгие месяцы абсолютной тьмы мои глаза настолько отвыкли от света, что едва край неба прояснился, они у меня начали жестоко слезиться. Влага текла по моим щекам так обильно, что я начал всерьез опасаться того, что тело полностью лишится воды, ведь все это время я толком и не пил даже.
Кстати, интересный момент. Скорчившись в три погибели и ткнувшись носом в прелую листву, пытаясь спастись от безжалостных солнечных лучей, я задумался. А откуда вообще берется влага в моем организме? Кровь ведь все еще течет по моим венам, сердце гулко бьется об ребра грудной клетки, слезы, опять же, не дают глазным яблокам иссохнуть. Что будет, если я перестану пить совсем? Вроде бы Древний говорил, что одна из первых ступеней перерождения – это отказ от плотских потребностей, но это не объясняет всего этого механизма, а постичь его мне просто край как любопытно.
Но естественно, проверять я побоялся. Мое тело и так находилось в крайне ужасном состоянии, чтобы на нем еще и эксперименты ставить, поэтому после наступления сумерек, когда смог продолжить путь, я не раздумывая углубился в лесок. Шагал я целенаправленно на звук журчащей воды, и когда вышел к мелкому ручью, то вдосталь напился. Мне даже показалось, что чувствовать я стал себя несколько лучше. Видимо, не настолько далеко я еще прошел по этому пути, чтобы окончательно отказаться от пищи и воды. Хотя было очевидно, что могу провести без них несоизмеримо дольше обычного человека.
Еще неподалеку от того же ручейка, где я напился, я обнаружил небольшой болотистый прудик, куда с радостью залез, чтобы смыть со своей кожи присохшую радиоактивную пыль и неопознанные бурые разводы. Выбрался я оттуда заметно посвежевшим, приобретя внешний вид почти обычного человека. Если бы только не ужасающая худоба и сотни белесых шрамов по всему телу, можно было бы меня принять за чудаковатого нудиста, бродящего по лесу.
Уходя от мелкого прудика, который после меня явно стал противопоказан для купания из-за повышенного радиационного фона, я на прощание бросил взгляд на собственное отражение в воде. Со слегка подрагивающей поверхности водоема на меня смотрело страшное стариковское лицо, обладателю которого можно дать на вид лет шестьдесят, а то и все семьдесят. Острые скулы настолько сильно выпирали под кожей, что казалось вот-вот прорвут ее, а впалые щеки покрылись мелкой сетью глубоких морщин. И центром этой непередаваемой композиции были два черных как уголь глаза, в глубину которых мне самому было неуютно всматриваться. Пронзительный и тяжелый взгляд, казалось, накручивает на внимание любого смотрящего, и чем дольше длится зрительный контакт, тем сложнее становится отвести от него свой взор, и тем сильнее душу опутывает какое-то угнетающее липкое чувство гадливости. Словно ты смотришь в переполненную мутной слизью яму, где копошатся белесые толстые черви. Правду говорят люди, что глаза – это зеркало души. Я уверен, моя теперь выглядит именно так.