Однако настал момент, когда богатые и влиятельные представители плебеев (т.е. не патрициев, а всех прочих римских граждан, которые в целом назывались «плебсом») отказались мириться с таким положением вещей. В середине V в. до н. э. они начали борьбу за изменение системы управления. Хотя они выступали с экономических позиций, указывая на проблемы беднейших слоев плебса, их подлинные мотивы были иными: они стремились завладеть рычагами власти. К 366 г. до н. э. победа была одержана: одного из консулов стали выбирать среди кандидатов из плебса, а в 172 г. до н. э. впервые обе высшие должности достались плебеям. Но не следует обманываться на счет этих изменений: они не были столь радикальны и не так уж облегчали путь наверх способным людям из простого народа.
Богатство было ключевым фактором для получения должностей. Чтобы успешно пройти выборы, наладить политические связи, заручиться поддержкой плебса и аристократии, предполагаемым кандидатам требовалась уйма денег. В результате только два процента взрослого мужского населения Рима когда-либо избиралось на пост консула. Эта ситуация, по-видимому, еще более усугубилась после наделения политическими правами богатых плебеев, поскольку они очень скоро объединились с патрициями и образовали новую знать, попасть в ряды которой было очень непросто. Так, по крайней мере, хотели думать сами знатные римляне. Однако недавние исследования показывают, что новая элита была в действительности куда более открытой, чем полагали римляне, — этому способствовала реформа системы управления, расширившая доступ к должности консула. Еще одно последствие того, что плебеи добились права избираться консулами и другими должностными лицами, было не сразу замечено римлянами, но проявилось чуть позднее. Когда Римская республика построила империю , охватив Италию и все Средиземноморье, кандидаты из италийской элиты и из дальних провинций государства получили доступ к ключевым постам республики. В дальнейшем эти провинциальные элиты дали Риму его императоров.
Почти столетие потребовалось богатым плебеям на то, чтобы получить возможность наравне с патрициями избираться на высшие посты Римского государства. Борьба простого плебса за право политического голоса также началась в V в. до н. э. Для обуздания власти патрицианской элиты они использовали единственный рычаг, который имелся у них в распоряжении, — саботаж. Когда в 494 г. до н. э. Рим подвергся угрозе нападения, горожане свалили в кучу свое оружие, собрались на Авентинском холме и наотрез отказались сражаться. Раскол, инициированный плебсом, привел к тому, что на время в Риме появилось государство в государстве. Римские граждане, вместо того чтобы просить богатую знать ввести особую должность, которая бы служила их интересам, из протеста укрылись на своем холме и просто ввели ее для себя сами. Их магистратами стали т. н. народные трибуны. Только когда патриции официально признали этот пост как часть государственной системы, конфликт, получивший название «сословной борьбы патрициев и плебеев», был завершен.
Новая должность сыграла важнейшую роль в истории республики. Она радикально изменила баланс сил между политической элитой Сената и народом. Ежегодно плебс самостоятельно избирал десятерых трибунов, и их обязанностью было защищать плебс от злоупотреблений властью со стороны должностных лиц, особенно консулов и преторов, располагавших «империем». При необходимости трибун мог вмешаться даже физически, дабы защитить и помочь гражданину, подвергаемому несправедливому наказанию или притеснению. Важно отметить, однако, что в отличие от современного государства, в котором различные функции и роли четко распределены между чиновниками, в Древнем Риме все они имели воплощение в одной персоне. Консул выступал и как военачальник, и как премьер-министр, и как верховный судья, и как епископ, а трибун сочетал в себе функции члена парламента с функциями адвоката защиты, полицейского и профсоюзного представителя. Хотя поначалу новая институция была достаточно радикальной, позже она оказалась в руках лакеев знатной элиты. Тем не менее в середине IV в. до н. э. плебс обрел не только голос (в политическом смысле), но и «зубы». И теперь не прислушиваться к его «лаю» было уже невозможно.