Новые церкви отличались от языческих храмов не только внешне, они вдобавок играли несколько иную роль. Языческие храмы были просто обителями того или иного божества, а церкви, в отличие от них, не только домами Божьими, но и местами сбора христиан. Там по воскресеньям, которые впоследствии Константин сделал священными днями (321 г.), можно было встретить даже римских легионеров, которым император разрешал оставлять расположение частей, чтобы ходить в церковь. Рабам была также предоставлена удивительная привилегия — когда они находились в стенах храма, к ним должны были относиться как к свободным. Появление величественных соборов произвело в умах людей переворот: они поняли, что власть придает новой религии огромное значение и считает христиан привилегированным классом.
Здесь необходимо упомянуть об одном событии, которое лучше всего демонстрирует, сколь огромное значение Константин придавал христианству, видя в нем средство, цементирующее его государство и новую империю Лициния. В 313 г. до императора дошли известия о том, что Христианскую церковь в Северной Африке терзают сомнения в том, кто более заслуживает места нового епископа провинции — Цецилиан или Донат. Спор начался из-за того, что немало христиан считало Цецилиана недостойным сана епископа. Недовольные указывали на то, что Цецилиан опорочил себя во время диоклетиановых гонений на христиан тем, что отдал римским властям священные книги. В результате в епископы был посвящен соперник Цецилиана — Донат. Предшественники Константина сочли бы подобный спор мелкими дрязгами в далекой провинции, не имеющими решительно никакой важности. Однако новый император смотрел на все это иначе.
«Я полагаю, что если мы станем закрывать глаза на подобные ссоры и распри, то пойдем против Высших Законов. Более того, мы можем разгневать Высшие Силы, и они восстанут не только против людей, но и против меня, того, кому волею Небес было вручена власть над миром».[82]
Намек, содержавшийся в послании, был более чем прозрачен: тогда как в прошлом императоры рассматривали петиции и разрешали споры по представлениям из провинций, авторитет Константина как правителя Римской империи в значительной степени определялся его способностью улаживать внутрицерковные распри. Разлад в рядах христиан угрожал единству империи, чего новая власть никак не могла допустить. Еще в эпоху диоклетиановых гонений Константин ясно осознал, что, если он сделает ставку исключительно на христианского Бога, полностью отвернувшись от других божеств, ему никогда не удастся объединить империю. И если он сейчас сорвет маску и открыто присоединится к христианам, подобный шаг, при наличии раздоров внутри самой христианской общины, не принесет ему никаких политических дивидендов. Распри не утихали всю зиму 315–316 гг., и тогда Константин написал письмо ее виновникам, пригрозив приехать лично. В этом случае спорщикам не поздоровилось бы. Впрочем, к этому моменту у Константина появились куда более важные дела.
Лето 315 г. было отмечено грандиозными празднествами в Риме. Властитель западной империи оставил резиденцию в Трире и в сопровождении семьи, епископов и придворных чиновников вернулся в город, который освободил три года назад. В ознаменование столь радостного события было устроено множество игр. Официально празднества были приурочены к «деценалии» Константина, т.е. к десятилетнему юбилею его пребывания на императорском троне. Окинув взглядом минувшее десятилетие, можно с уверенностью утверждать, что у Константина имелись все основания для торжества. Он провел несколько успешных кампаний против германских племен, и теперь граница империи вдоль Рейна была в безопасности. Он восстановил стабильность и мир в государстве, которое, казалось, вот-вот было готово распасться на части, и теперь оно вновь процветало. Сенат опять вернулся к делам и теперь, как и прежде, принимал живейшее участие в управлении государством. Вне всякого сомнения, Константин учитывал опасения сенаторов о том, что они, а значит и Рим, утратили былое значение, и поэтому увеличил их число. Теперь, чтобы стать сенатором, было необязательно проживать в Риме и присутствовать на слушаниях. Таким образом, Сенат стал включать в себя представителей со всех концов империи.